Алексей Агафонов
Стихиаль
| назад | Стр.3 | читать дальше |
06.07.1999
| Strangers in the night Two lonely people we were |
— Левую ногу переставляешь вперед… поворот туловища вправо… наклон… ноги вместе… выпрямиться… исходная стойка…
Армед, в миру Николай Николаев, бард, знаток рейки и восточных единоборств, наставлял меня в тай-цзи-цюане в березовой рощице за новой девятиэтажной гостиницей. Мы закончили комплекс, и теперь надлежало медитировать под деревьями. Мне хотелось спать, но Армед поставил меня в позу всадника — ноги на ширине плеч, ступни параллельны, хвост вперед, под мышками ветер, голова чуть подтянута кверху за макушку и так далее. Я стоял под молодой березой, гибкой и отзывающейся на любое дуновение. Деревце чем-то напомнило мне Дину. Я закрыл глаза и расслабился, сосредоточившись на точке под пупом. Я перестал ощущать тело, но то, что береза рядом, чувствовал очень хорошо. Исполняя второй, скрытый виток комплекса, я воображал себя плывущим драконом, и вода вымывала из моих почек осадок бессонных ночей. Снизу хлынула прохладная волна, и береза, смеясь и плача, обняла меня ветками и тысячу раз поцеловала листьями в лицо, руки и шею.
Низенький и коренастый, Армед зарабатывал продажей собственных виртуозных произведений из серебряной проволоки и полудрагоценных камней. У него было постоянное место на крохотном пятачке, где такие же умельцы продавали картины и поделки из дерева и камня. Когда он перебирал свои браслеты, колечки и бусы, он казался гномом, притащившим сокровища из горных недр.
Мы постояли на причале, глядя, как мальчишки забираются на перила и прыгают в воду.
— Будь осторожен на воде, — сказал Армед. — Сегодня утром еще один утонул.
— Кто?
— Из центральной бригады. Телохранитель смотрящего.
Армед вскочил на перила, не касаясь их руками, и без единого всплеска ушел в воду. Я побрел на работу через базар, пробираясь сквозь толчею полуобнаженных тел, пропуская подростков на роликах, чудом лавирующих в толпе. Торговцы валютой переминались на входе с толстыми пачками купюр. Бритые накаченные мытари объезжали на миниатюрных юрких мотороллерах обменники, собирая деньги прямо в сетки-багажники. Они подчинялись смотрящим — контролерам отдельных участков побережья, а те отчитывались перед большими серьезными людьми.
Запивая упругий соленый сыр вином, я вспомнил, как разделались местные с северными качками, пытавшимися наехать на Серивера. У входа в кафе быстро появились мотороллеры, в зал вбежали бойцы, в ход пошли стулья и бутылки. Тела оттащили к воде, раскачали и бросили в море. Не знаю, погиб ли кто-нибудь из гастролеров; очень может быть. Дело было днем, и посетителей было мало. Я видел, как какая-то женщина прижала к себе ребенка, закрыв ему глаза рукой. Справившись за четверть часа, бойцы центральной бригады оседлали мотороллеры и уехали. Вечером, как всегда, зал был полон.
Не исключено, что две этих смерти в море — месть гастролеров. Я побаюкал занывшую левую руку и пошевелил тремя рабочими пальцами: их как раз хватало, чтобы сложить фигу. Остальные скрючились навсегда, и кисть была неестественно выгнута. В фортепианной литературе есть вещи для одной левой руки; но я не знал произведений для одной правой. Поэтому о сцене пришлось забыть — как и о многом другом.
Заур уже взлетел на насест, поражая курочек наповал белоснежной рубашкой и отглаженными брюками. Я в последнее время перешел на плавки. Мы начали с простенькой композиции «The shadow of your smile», которую Заур умудрялся превращать в трагическую элегию. Я не понимал, почему он здесь, а не в каком-нибудь «Савойе» или «Метрополе». После первого отделения одна из курочек преподнесла ему алые розы. Это происходило каждый день, но Заур был переменчив и неуловим, как воздух.
Вася, его оставшийся телохранитель и девушки появились около восьми, когда заходящее солнце зацепилось за противоположный край тента, слепя нам глаза. Компания отбрасывала длинные гротескные тени, словно четыре донкихота. Дина подошла к сцене. На ней был простенький джинсовый сарафан, за плечами — потрепанный рюкзачок. Она была босиком, с тонким серебряным браслетом на правой лодыжке.
— Вы играете что-нибудь джазовое?
— Вся наша жизнь — сплошной джаз, — белозубо улыбнулся Заур. Я прикидывал, брать ли с нее деньги, и решил, что не стоит. Мы сыграли попурри из американских мелодий. Как всегда, играя с Зауром, я забывал о времени. Он хохотал, хрюкал, повизгивал, стонал; втыкал дудку прямо мне в ухо и вздыхал, как овдовевший слон; испускал леденящие душу вопли, словно кентервильское привидение; его страсть не находила выхода, и он штурмовал стены классического квадрата; я поддерживал его широкими волнами струнных и нетерпеливыми мелизмами; наконец, Заур взлетел во вторую октаву, надолго задержавшись на неустойчивой доминанте, пробежал вниз по всему диапазону, снова поднялся к невыносимо долгой трели, и мы, синхронно вздохнув, взмыли ввысь на траурных бескрайних крыльях Adagio Каччини.
Мастерство концертмейстера, второго номера на сцене, сродни древнейшей профессии, поскольку требует полного слияния с солистом и одновременного с ним достижения кульминации. Когда экстаз проходил, я чувствовал себя храмовой жрицей, принявшей разом трех, так сказать, странников в ночи — могучего воина, безутешного любовника и клоуна. Вторая мысль всегда была: вот за это его и любят курочки. Я и сам его любил, пока он не откладывал в сторону саксофон.
На крошечной танцплощадке под нашими ногами пары, едва держась на ногах, изображали жгучую страсть. Когда мы закончили — Заур в картинном изнеможении, я аккордом из трех пальцев — все захлопали, а Дина подошла к сцене. Я спрыгнул, и она поцеловала меня в щеку прохладными губами.
— Вы здесь каждый вечер, а днем? — спросила Дина. В наше время инициатива во всем переходит к женщинам. Или я старею.
— Сначала отсыпаюсь, а потом иду к морю.
— Я тоже.
Мы договорились пойти завтра в Тихую бухту в двух километрах отсюда. А Вася? Она махнула рукой. Это дела Марии. Так я узнал, что Мася — на самом деле Мария. Я спросил о погибшем. Дина ответила, что это был несчастный случай — парень хотел собрать рапаны, нырнул и больше не вынырнул. Когда напарник его вытащил, было уже поздно. Да, сказал я, такое бывает.
В эту ночь мы снова играли почти до рассвета, смахивая деньги в футляр саксофона. Девушки несколько раз выходили танцевать. Смуглая Мария двигалась резко, порывисто, лицо ее дышало огнем. Дина струилась, закрыв глаза. Вася был сумрачен и трезв.
Под утро я снова встретил их на берегу. Мария погрузилась в пучину, как тонущий собор — контрфорсы бедер, купола грудей — и рассекла розовеющее зеркало кролем. Дина нырнула и долго не показывалась. Я досчитал до сорока семи, когда она вынырнула и поплыла навстречу встающему солнцу странным стилем. Мне показалось, что она в ластах.
| назад | Стр.3 | читать дальше |