Мы впервые представляем на страницах «Урании » учение о Традиции — традиционализм и работы одного из его основоположников Рене Генона. Учение и Традиция, полет духа, устремленный во времени вспять; джинн, тоскующий по своей бутылке, — вот противоречие, рождающее драму, которая «дала девиз » и этому номеру журнала «Дух и буква «… Наши проводники в мир Генона — переводчики Юрий Стефанов и Антон Нестеров.

Кем был этот человек? Ну, прежде всего, коренным французом, потомком виноградарей с берегов Луары, уроженцем провинциального города Блуа, того самого, где Карл Орлеанский устраивал когда-то поэтические «турниры», увековеченные знаменитей балладой Вийона… Но последнюю треть жизни он провел не в Блуа и не в Париже, а в экзотическом Каире, поблизости от древнего Гелиополя, «Града Солнца-«; там он сменил свое французское имя на арабское — отныне его звали Абд-эль-Вахед Яхья («Служитель Единого»).
Кем еще? Отпрыском католического семейства, впервые упомянутого в церковных документах еще в первой половине XVIII века… В июне 1897 года, на одиннадцатом году жизни, Рене-Мари-Жозеф Генон получил первое причастие в блуаской церкви Св. Николая, а затем поступил в католический коллеж Пречистой Девы. Но через много-много лет, когда застенчивый и мечтательный подросток из Блуа стал известным на весь мир глашатаем довременной и всеобъемлющей Традиции, видный теолог и философ-неотомист Жак Маритен, используя свое положение французского посла в Ватикане, долго добивался у папы Пия XII включения трудов Генона в пре-словутый «Индекс», то есть список запретной для католиков литературы. «Это было бы для меня хорошей рекламой», — усмехнулся по этому поводу неугодный послу-богослову автор.
Спиритом, теософом, масоном? Из песни слова не выкинешь: еще за три года до рождения Рене его родители, потрясенные смертью своей маленькой первеницы, увлеклись модным в ту пору спиритизмом, надеясь таким образом восстановить связь с дорогим для них существом. А сам Рене Генон за семилетний (1905-1912) период своей близости к спиритическим, масонским и «неогностическим» кругам Парижа успел обзавестись всеми мыслимыми и немыслимыми «градусами» и «степенями» этих зловеще-балаганных обществ. Более того: весной 1908 года, на заседании членов «Мартинистского ордена» — оно сопровождалось, как водится, вызыванием духов — присутствующие получили от «развоплощенных сущностей» письменный приказ учредить новый «Орден тамплиеров» и назначить его гроссмейстером юного провинциала из Блуа. Однако звучала ли в XX веке более убедительная и беспощадная критика в адрес всех этих лжеучений, чем та, что содержится в книгах Генона «Теософия, история одной псевдорелигии» (1921) и «Спиритическое заблуждение»! (1923)? И не сотрудничал ли этот бывший масон в журнале с красноречивым названием «Антимасонская Франция»?
Был ли он «ориенталистом» в общепринятом смысле этого термина? На одну чашу весов здесь можно положить его работы, посвященные духовному наследию Востока: индуизму («Введение в изучение индуистских доктрин», 1921; «Восток и Запад», 1923; «Человек и его становление согласно Веданте», 1925; «Восточная метафизика», 1939), даосизму («Великая Триада», 1946), влиянию исламской метафизики на средневековую европейскую культуру («Эзотеризм Данте», 1925), легендарным традициям Востока («Царь мира», 1927)… Но не перевешивает ли эту чашу всего одна фраза, оброненная авторитетным индийским ориенталистом Анандой Кумарасвами: «Нет, Генона нельзя назвать востоковедом, он был из тех, кого в Индии зовут гуру, духовный учитель…»
А можно ли считать его философом? Он писал о двух аспектах «вселенской возможности» — бытии и небытии, о «сокровенном» и «проявленном», о «двух безднах» — верхней и нижней, о структуре Космоса, подобной паутине, выпрядаемой из собственного существа пауком-Демиургом… Но Сорбонна не удостоила его звания доктора философии: «Введение в изучение индуистских доктрин», представленное в качестве диссертации, не вызвало в академических кругах ничего, кроме резкой отповеди: «Автор не считается ни с Историей, ни с исторической наукой… Он верит в какую-то мистическую передачу изначальной истины, открывшейся людям на заре времен…»
А как обстоит дело с его обращением в мусульманство? Факты налицо: Генон принял ислам еще во Франции, в 1912 году, — его наставником был видный богослов-улема Абд-эр-Рахман Кебир, памяти которого он посвятил впоследствии свою «Символику креста» (1931). А вскоре после кончины своей первой супруги, в начале тридцатых годов, он навсегда перебрался в предместье Каира и породнился там со знатным фатимидом Мухаммедом Ибрагимом, взяв в жены его старшую дочь Фатиму, названную так в честь основательницы их рода, дочери пророка Мухаммеда. Близко знавшие Генона люди утверждают, что он каждодневно творил зикр, молитвенное радение, экстатическое поминовение имени Аллаха… Но сколько горечи прозвучало в одной из последних фраз правоверного мусульманина Абд-эль-Вахе-да Яхья: «Ни одна из моих книг так и не переведена на арабский!»

* * *

Так кем же был этот человек, родившийся 15 ноября 1886 года?

Солнце в Скорпионе наделило его неуступчивостью и непримиримостью — скорее в идеологическом, чем в житейском плане. Он привык не обороняться, а нападать. Лучшее тому свидетельство — его книга «Кризис современного мира» (1927; рус.пер.1991), которую часто называют «обвинительной речью» против материалистической цивилизации XX века. Наше столетие — это «царство количества», година разложения и распада, эпоха торжества того зловещего принципа, который средневековые алхимики называли «всемирным растворителем». «Материя, — пишет Генон, — это, по сути своей, множественность и разделение, и вот почему все, что берет в ней начало, ведет лишь к сварам и схваткам как между народами, так и между отдельными людьми. Чем глубже погружаешься в материю, тем более умножаются элементы розни и раздора; чем выше поднимаешься к чистой духовности, тем больше приближаешься к Единому». Впрочем, то же самое астрологическое сочетание могло послужить причиной и более частных антипатий Генона — я имею в виду его постоянные нападки на «интуитивизм» Бергсона и»позитивизм» Фрейда, не говоря уже о намеренно резком разрыве с «магом» Папюсом, которого он считал одно время своим учителем.
Солнце в квадрате к Середине Неба служит признаком успеха в науках, особенно таких, где требуется усидчивость, парадоксальным образом сочетающаяся с дерзновенным поиском: вершина X дома (карьера, успех) находится у Генона в Водолее, то есть подвержена влиянию Сатурна (глубокомыслие) и Урана (нонконформизм). Генон в своих работах и впрямь умел подносить самые, казалось бы, «еретические» мысли в неброской с виду «упаковке», которая лишь подчеркивает всю неожиданность его мысленных построений и выводов.
Воздействие Нептуна особенно сильно: полусекстиль к Асценденту, секстиль к Сатурну, квадрат к Середине Неба, оппозиция к Солнцу; эта планета находится здесь в XII доме. Если вспомнить, что этот сектор связан с тайноведением. то легко понять, что могущество Нептуна, самой мистической из планет, обусловило тягу Генона ко всему трансцендентному, которое проявилось в юности как страсти несколько туманному стихотворству, а в зрелые годы — как устремленность к Абсолюту. Присутствие Плутона в том же секторе, в 8° от Нептуна, только подтверждает эти данные.
Положение Меркурия в VI доме говорит о напряженной умственной деятельности, а поскольку здесь он находится в Стрельце, ее целью должны быть духовные откровения. Кроме того, Стрелец — это знак дальних странствий: именно он, надо полагать, и вел Генона от средневековой столицы французских поэтов до развалин Гелиополя, «Солнечного града», где, по словам побывавшего там Бунина, «Моисей основал на служении Изиде служение Иегове; Солон слушал первый рассказ о потопе; Геродот — первые главы истории; Пифагор — математику и астрономию <…>, где жила Сама Богоматерь с Младенцем». Показателен интерес Генона к тем местам, где «небо сходится с землей», где на круге земном как бы сами собой проступают звездные письмена — нужно только всмотреться в них «оком сердца»…
Наличие Венеры в Скорпионе говорит о сильной, хотя и сдерживаемой чувственности, что отразилось, конечно же, не в двух браках Генона (у других бывает больше!), а в том, что его младший сын Ахмед родился после кончины отца, умершего в 65 лет. И, наконец, заметим, что Асцендент, расположенный в Близнецах, фланкирован четырьмя планетами: две из них (Нептун и Плутон) находятся над линией горизонта, две другие (Луна и Сатурн) — под ней; расположены они почти симметрично. Луна — это чувствительность, мечтательность, игра воображения; Плутон, трансцендентный Марс, связан с подсознательными тайниками Психеи-души; Сатурн — это упорство в научных трудах, а Нептун — глубина мистического прозрения, быть может, наиглавнейшего из дарований Генона.

* * *

В «Эпосе о Гильгамеше» рассказывается, как этот легендарный герой в поисках «травы бессмертия» добрался до врат Шамаша-Солнца — они отворяются при его восходе, запираются при заходе. Бетшемес, «Дом Солнца» — так звучит по-древнееврейски название Гелиополя египетского. Не здесь ли, в окрестностях современного Каира, повстречал искатель бессмертия человека-скорпиона, стерегущего вход в потусторонний мир? И отчего не предположить, что для последней стоянки (макам) на своем мистическом пути Генон избрал не Стамбул и не город паломников Кум, а именно Каир, потому что там во времена праотцев открывалась «скважина между мирами», и ему, человеку-скорпиону, по каким-то причинам, недоступным обычному людскому разумению, суждено было в наше время, на закате Шамаша, взять на себя роль «Стража врат»?
Так или иначе, Генон справился с этой ролью как никто другой. Благодаря ему мы получили представление о Традиции, своего рода перешейке между надмирной сферой принципов и «миром дольним», областью их проявления и воплощения. Традиция, по Генону, — это совокупность «нечеловеческих» знаний, передаваемых из поколения в поколение кастой жрецов или иными духовными организациями. «Мистическая передача изначальной истины, открывшейся людям на заре времен», — так определили ее ученые мужи Сорбонны в своем скептическом отзыве на диссертацию Генона, даже не подозревая, насколько емкой и четкой оказалась их формулировка! Можно сказать и по-другому: Традиция есть не что иное, как диада «откровение — предание» в том смысле, в каком ее понимает христианское богословие, или, точнее, соответствует индуистским понятиям шрути —смрити («услышанное — переданное»); таково же, кстати, значение слова каббала («предание»).
Однако Генон почти не прибегал к этим слишком «частным», по его мнению, терминам, предпочитая говорить о единой для всего человечества изначальной Традиции и ее ответвлениях. В самом деле, Традиция — это райское древо познания добра и зла, а отдельные традиционные формы можно считать ветвями этого таинственного дерева. В некоторых своих трудах Генон отождествлял пра-Традицию с ведами: «Предваряя собою все мироздание, веды существуют вечно, становясь сокровенными во время космических катастроф, разделяющих различные циклы, а затем проявляются снова». Каждая из традиционных форм порождает свою систему «священных наук» — к ним относятся в первую очередь алхимия и астрология вкупе с астроалхимической наукой врачевания, а также «священная история» и «сакральная география», имеющая, кстати сказать, не только теоретическое значение: вспомним о китайском традиционном «землеведении» (фын шуй, «ветерпоток»), помогающем выбрать наиболее благоприятное место для храма или жилища, а также обустроить это жилище таким образом, чтобы обеспечить его притоком благотворных космических энергий (ци) и оградить от зловещих «сквозняков» инфернального мира.
Генон подчеркивал, что, в отличие от «мирских лженаук», гностическое познание неизбежно ведет к преображению познающего: «Познание и бытие в сущности едины». Так, вопреки общепринятым взглядам конечная цель алхимии — вовсе не трансмутация металлов, а сопровождающая алхимический процесс трансмутация личности: в то время, как косная первоматерия превращается в философский камень, хаотические и темные элементы человеческой психики пресуществляются в упорядоченный и просветленный строй «сверхсознания».
Все эти науки носят символический характер, «ибо учение, касающееся невыразимого, может быть передано лишь с помощью символов, служащих подспорьем для созерцания». Символы, в противоположность философским категориям, не выдуманы людьми, они извечны, и в этом еще одно преимущество традиционных знаний над «позитивными» данными. Символ — это живая плоть традиционных доктрин, не имеющая ничего общего с мертвой шелухой (клипот) научных построений». Ибо «символика лежит в основе законов природы, а они суть лишь отражения или проявление Божественной воли».
Цикл статей, посвященных символам мирового центра, продолжает и углубляет темы, впервые затронутые в одной из самых блестящих работ Генона — в » Царе мира» (1927; рус.пер.»Вопросы философии», 1993, №3), где говорится о первозданном духовном центре, изначально располагавшемся на Полюсе и в символическом смысле всегда остающемся «полярным», поскольку все остальные средоточия духовности тоже ориентированы на «центр мироздания», Полярную звезду. Именно там, на «Полярной горе», именуемой у разных народов по-разному — то горой Меру, то Монсальватом, то «Белым островом», — праотцы человеческие, получив откровение свыше, стали первыми хранителями пра-Традиции. Впоследствии, по мере неуклонного процесса материализации Космоса и забвения традиционных истин, этот центр стал отождествляться не с горой, а с подземным святилищем, которому в человеческом теле соответствует внутренняя энергия, именуемая в каббалистике «ядрышком бессмертия», «косточкой луз». Здесь мне снова хочется вспомнить образ человека-скорпиона из «Эпоса о Гильгамеше», который рассказывает шумерскому герою о трудностях подземного пути, ведущего к бессмертию, в райскую «рощу из каменьев», то есть в потаенный центр мира:
«Никогда, Гильгамеш, не бывало дороги, Не ходил никто еще ходом горным: На двенадцать поприщ простирается внутрь он: Темнота густа, не видно света…»

***

Генон указывает нам, людям конца Кали-юги, символические тропинки, следуя которыми мы можем хотя бы умозрительно достичь центра мира, «очи поднять на это чудо». Путеводителем здесь может служить упомянутый цикл статей, публиковавшихся в журнале «Исследования традиции» и уже после смерти автора объединенных в сборнике «Основные символы священной науки» (1962; рус. пер. готовится к выходу в свет в издательстве «Беловодье»). Приведу названия некоторых из них:
«Идея Центра в древних традициях», «Тройная друидическая ограда», «Хранители Святой земли», «Иероглифы Полюса», «Врата солнцестояния», «Черноголовые», «Зодиак и стороны света», «Земля Солнца»… Две последние работы предлагаются вниманию читателей «Урании».
По поводу «Земли Солнца» мне хотелось бы сказать вот что: этот текст, написанный в форме рецензии на книгу о «Сомерсетском Зодиаке» или «Звездном храме» Гластонбери, не так-то легок для понимания. Дело в том, что парадоксальная, поистине «скорпионья» логика Генона имеет мало общего с академической логикой. Он не доказывает, а подсказывает, намекает, сопрягая между собой выкладки «традиционной» этимологии, обрывки древних легенд, символические параллели. Многочисленные сноски играют у него роль своего рода «мостков», переброшенных от одной мысли к другой в «густой темноте» инициатического подземного святилища. Если попробовать перевести эти мысли на более или менее внятный язык, получится примерно вот что. Когда от ствола изначальной Традиции отпочковались боковые побеги, каждый из них в свою очередь стал духовной осью, символически равнозначной «центру мира» (об этом подробно писал единомышленник Генона Мирча Элиаде в своей книге «Образы и символы»). Главным средоточием протошумерской традиции стал упоминаемый Геноном пра-Гелиополь, первоначально располагавшийся в Сирии, стране Солнца-Сурьи; одним из восточноарийских духовных центров явилось святилище Аркаим на юге Челябинской области, недавно открытое русскими учеными (и едва не затопленное подозрительно ретивыми администраторами); «сердцем» кельтской или «атлантической» традиции можно считать «Звездный храм» Гластонбери — некоторые ревнители древности называют его «самым священным местом Земли».
Это исполинский чертеж, составленный излучинами ручьев, склонами холмов, петлями тропинок. Вооруженная костяной лопатой рука древнего человека лишь едва коснулась этой небесной карты. Чертеж изображает зодиакальный круг, каким его видели наши праотцы, — он состоит всего из десяти созвездий; есть в его композиции и другие детали, не совпадающие с современными астрологическими представлениями.
Честь открытия этого отражения Неба на Земле принадлежит англичанке К.Э.Мелтвуд, автору книги «Путеводитель по Звездному храму Гластонбери», первое издание которой вышло в начале тридцатых годов, а второе, пересмотренное и дополненное, — в 1950 году.
Публикуя свою статью, Генон еще не мог знать имени автора — оно было указано только во втором издании. Госпожа Мелтвуд проделала впечатляющую работу по аэрофотосъемке и расшифровке снимков Гластонбери, аналогичную той, которую предприняла в тридцатые годы другая энтузиастка, немецкая исследовательница М.Райхе, поведавшая миру о Зодиаке в пустыне Пампа-Колорадо (культура Наска). Известны и другие сакральные «чертежи» астрологического или космологического характера: назовем «Большой змеиный курган» в штате Огайо, огромную извилистую насыпь, изображающую Бога-Творца в виде змея, держащего в пасти «Мировое яйцо», зародыш будущей Вселенной.
Госпожа Мелтвуд считала «Звездный храм» в Сомерсете делом рук «финикийцев», якобы приплывших когда-то в Британию (Генон в своей статье уточняет, кого нужно понимать под этими «финикийцами»). Но время, как известно, не стоит на месте: теперь Зодиак Гластонбери приписывают вездесущим «инопланетянам». Книга Бринсли Тренча, посвященная загадкам «Звездного храма», не случайно называется «Человек среди человекообразных»: под «человеком» следует понимать астронавигатора с какой-нибудь летающей тарелки, под «человекообразными» — нас с вами, дорогой читатель.
Но шутки в сторону. Можно было бы сказать немало интересного относительно общего характера всех этих древнейших сооружений, а также произвести хотя бы беглый анализ доисторического «гороскопа» из графства Сомерсет, который, быть может, скрывает в своих фигурах предвестия грядущих судеб всего человечества… Вместе с тем, как пишет в конце своей статьи Рене Генон, «мы сказали уже достаточно, чтобы читатель мог понять, сколь необъятное поле для исследований открывается в этой почти не исследованной области, касающейся взаимоотношений между различными традициями и их связи с традицией изначальной».

Источник: Урания №1-97