От переводчика. Идея о том, что бренное тело преходяще и лишь является носителем вечной души, сама по себе не нова, но с каждым приближением раскрыва­ется в ином свете, а потому всегда притягательна. Книга Роджера Булджера «Иные «я», иные жизни» посвящена исследованию так на­зываемых прошлых воплощений, рассмотренных с неожиданной стороны. Эта работа автора — счастливый случай соединения ан­гло-саксонской дотошной рацио­нальной практичности с вполне «восточным» уважением к трансцендентному; поэтому синтез их дает применение на практике восточных знаний о многомерности мира, о том, что наша психика, наше под­сознание, если пользоваться пси­хологическим жаргоном, не чуж­дым автору, хранит в себе дейст­вительное Знание и, помимо про­чего, обладает целительной силой. Словом, если Восток отвлеченно-абстрактен и догматичен, а совре­менный, погрязший в позитивистс­ком болоте Запад, чересчур, плос­ко-эмпиричен, то соединение этих двух начал может породить инте­ресное явление, в данном случае — терапию прошлых воплощений. Сам автор, поясняя читателям свою точку зрения и предваряя возможный и естественно ожида­емый скептицизм, классифицирует возможные подходы к идее «про­шлых жизней» так: «Медиум стре­мится получить информацию из паранормального источника, пара­психолог озабочен доказательства­ми истинности или разоблачением притязаний на прошлую жизнь; представитель религии занят тем, что преподносит реинкарнацию в качестве доктрины, неотъемлемой от религиозной традиции; наконец, психотерапевт использует погруже­ние в прошлую жизнь как практи­ческую технику, чтобы исцелить человека». Описываемые Вулджером случаи ярки и поражают во­ображение именно тем, что реаль­ны. Ведь хотя художественное произведение и обладает иногда большой убедительностью и жи­востью, все же наше малодушное стремление уцепиться за то, что знакомо и не требует особых усилий для постижения, то есть за то, что познается (якобы) привы­чными пятью чувствами и за это именуется реальностью, непобеди­мо. Поэтому случаи из ежедневной практики психотерапевта обладают сокрушительной силой и почти способны заставить нас поверить в непостижимое. Это тем более, справедливо, когда психотерапевт не какой-нибудь там выскочка-са­мозванец, от заклинания злаков на всхожесть кидающийся к теле-шоу и сомнительным политическим иг­рам, а солидный человек, облада­ющий оксфордским дипломом, бо­лее чем двадцатилетней терапев­тической практикой и внушитель­ным багажом знаний, способный увлечь аналитическим разбором случая почти столь же сильно, как самой историей, зачастую шокиру­ющей своей обнаженной правди­востью и выразительностью. Ника­кой назойливости в попытках убе­дить или навязать свое мнение у автора нет и в помине — хотите верьте, мол, хотите нет, а только практика моя помогает пациентам, — позиция действительно разум­ная и достойная. Вулджер пишет: «я всегда говорю своим клиентам: «Не важно, верите ли Вы в пере­воплощения или нет. Подсознание всегда расскажет историю о про­шлой жизни, если пригласить его должным образом». И действи­тельно, я часто склоняюсь к тому, что даже если сознательный разум скептически относится к реальнос­ти прошлых жизней, подсознание искренне верит в них и только ждет, чтобы мы у него спросили». Тем более, что поверить на самом деле — так хочется.

***

Многомерность психики может раскрыться, развернуться перед нашим взором за довольно ко­роткий срок — всего за каких-нибудь два часа. Особенно яр­кий пример подобного разверты­вания за часовой сеанс — все же, обычно это занимает гораз­до больше времени — случай молодой дамы, которую я буду называть Сьюзен.

Сьюзен, художник по профес­сии, в свои тридцать четыре года пыталась найти помощь в психо­терапии. Многочисленные про­блемы в браке, озабоченность судьбой матери, которую ей при­шлось оставить, переехав в дру­гой город, к тому же смутное чувство, что все это как-то свя­зано с прошлой жизнью, отры­вок из которой она случайно вспомнила и в которой она была голландским художником, — все это мучило ее. Пока Сьюзен рассказывала, я наблюдал за ней и был поражен тем, как скованы и напряжены ее плечи. Они словно были приподняты сантиметров на пять выше нор­мального уровня.

Обычно во время вводной час­ти сеанса я предлагаю пациенту сосредоточиться на проблеме, заботящей его, но у Сьюзен что-то не получилось, ей сложно было раскрыться, поэтому я предложил ей промассировать плечи и шею. Она согласилась, и я стал работать над ее весьма зажатой трапециевидной мышцей и шеей, предложив обращать внимание на любые воспомина­ния или образы, которые при этом могут возникнуть. Довольно скоро воображение ее скользну­ло в пространство, где она вос­принимала себя в образе муж­чины — обнищавшего художни­ка; дело происходило в Голлан­дии, судя по всему, веке в семнадцатом. У художника жена и грудной ребенок, которых он не в состоянии содержать. От­давшись упорному стремлению закончить картину, он забывает и о жене, и о ребенке, не обращая на них никакого вни­мания даже после того, как ребенок заболел. К ужасу ху­дожника, ребенку становится все хуже и хуже, и он умирает; в довершение всех бед убитая го­рем жена оставляет художника.

Следующая сцена оказалась ключевой для нашей работы:

Терапевт: — Где Вы сейчас?

Сьюзен: — Я брожу вдоль каналов и ищу. Я не могу найти свою жену. Она покинула меня.

Т.: — Куда Вы идете сейчас?

С: — Думаю, обратно домой. О нет! Я не хочу туда возвра­щаться! (Плечи ее заметно на­прягаются)

Т.: — Вздохните поглубже и возвращайтесь. Идите домой. Посмотрите, что происходит. (В этот момент Сьюзен вскочила с кушетки, на которой лежала, присев, схватилась за горло и вскрикнула).

Т.: — Что произошло?

С: — О Боже! Я повесилась (Рыдает).

Некоторое время мы работаем над тем, чтобы успокоить Сью­зен и помочь ей освободиться от переживания смерти и горя, связанного с потерей ребенка и жены. Но это оказалось еще не все. Когда я снова спросил Сью­зен, где она видит себя на этот раз, она вдруг спонтанно начала переживать момент своего ро­ждения уже в этой жизни — она рождалась с пуповиной, обмо­тавшейся вокруг шеи! Полное понимание ситуации приходит к ней несколько мгновений спустя, когда она будучи грудным мла­денцем и пережив вторую трав­му, смотрит на свою мать.

С: — Я знаю, почему я здесь.

Т.: — Почему Вы здесь?

С: — Чтобы быть поближе к матери (плачет). Я знаю теперь, кто она.

Т.: — Скажите мне, кто она.

С: — Она — тот младенец, мой ребенок, что умер. Теперь я вижу, что пытаюсь все сделать для нее, заботиться о ней, чтобы возместить ей все, все эти годы.

Это был исключительно кон­центрированный и насыщенный сеанс, но особенно интересно в нем то, как вся вина, вся пол­нота греха за брошенного и умирающего ребенка была фи­зически запечатлена в моменте отчаянного самоубийства худож­ника. Зеркально отраженные в родовой травме и включенные в язык тела молодой женщины вплоть до настоящих дней, ее подсознательные чувства к мла­денцу из прошлой жизни, кото­рый оказался ее матерью в нынешней, были замурованы в шее и плечах женщины. Она продолжала бессознательно ви­нить и наказывать себя и именно по этой причине не могла осво­бодиться от чувства ответствен­ности за свою мать. На после­дующих сеансах Сьюзен оказа­лась способной сделать это, и сразу же огромный груз свалился с ее брака не говоря уже о плечах, которые совершенно явственно стали ни­же на несколько сантиметров.

Нетрудно заметить, что в ком­плексе Сьюзен задействовано несколько уровней, или аспек­тов. Что поразило меня прежде всего, так это язык ее тела, который я назову соматическим уровнем ее комплекса. Моя ин­туиция подсказывала, что ее пле­чи должны рассказать свою осо­бую историю, но изначально я понятия не имел, какую именно. Когда простое упражнение на сосредоточение было нами про­йдено, я понял, что эта ее часть ничего не раскроет. По крайней мере, стало ясно, что я имею дело с неким символическим резонансом, с которым нужно работать, — это было нечто вроде «держания», «ношения» в себе или, быть может, комплекс типа «не трогайте меня».

В тот момент у меня были лишь предчувствия и догадки, довольно смутные, поэтому, сле­дуя принципу важности непос­редственного переживания, я по­мог Сьюзен сфокусировать вни­мание на плечах с помощью терапевтического массажа (это было всего лишь моим выбором методики для концентрации). С тем же успехом я мог бы ис­пользовать многие другие мето­ды. Применяя систему Рейке, к примеру, я мог попросить ее преувеличенно акцентировать по­зу, чтобы разбудить чувства, бес­сознательно зажатые в скован­ных мускулах ее плеч. Или я мог использовать технику гештальт — терапии, попросив ее плечи просто сказать, что они чувству­ют, произнося слова типа: «Мне приходится все это нести. Это слишком болезненно. Я не должна делать это снова. Я не должна допускать этого. Все это моя вина», и т.д.

Быстрота, с которой Сьюзен оказалась на уровне прошлой жизни ее комплекса, в то время поразила меня. Я отчасти ожи­дал, что напряжение в плечах связано с недавними конфликта­ми в замужестве, о которых она начала рассказывать. Следова­ние этому курсу привело бы нас к тому, что я называю экзистен­циальным уровнем комплекса: тому что происходит непосред­ственно сейчас в жизни челове­ка, какие события значимы для этой личности сегодня. Но нет, массаж вывел Сьюзен на иной уровень подсознательного, на ко­тором комплекс пробуждал до­вольно сильный символический резонанс, вызывая на поверх­ность сознания отклики, словно давно жаждавшие проявления. Верно и то, что Сьюзен уловила обрывок этой же самой жизни во время медитации, но в тот момент она совершенно не осоз­навала, каким образом это мо­жет быть связано с ее замужес­твом, матерью или плечами.

Итак, смысл необъяснимой и довольно тесной связи ее матери с плечами стал проявляться лишь тогда, когда Сьюзен начала «от­пускать» травму повешения, то есть на уровне ее комплекса, непосредственно связанном с прошлой жизнью (плечи, кстати, обычно приподнимаются инстин­ктивно, чтобы защитить голову и шею, независимо от сознатель­ного намерения убить себя, по­веситься. Я сталкивался с подо­бным рисунком во многих слу­чаях, когда речь шла о смерти в прошлых воплощениях на гиль­отинах и от удушения, так же, как и в случаях повешения. Кроме того, память о тяжелых ударах или ранениях в голову тоже производит эффект при­поднятых в качестве защиты плеч).

Когда оба явственно выражен­ных аспекта комплекса — сома­тический и аспект прошлой жиз­ни — оказались активизирован­ными, история обнищавшего ху­дожника и его вины перед бро­шенными на произвол судьбы женой и ребейком обрела мощ­ную возможность для катастро­фического высвобождения оста­точных чувств вины, отчаяния, самоуничтожения и ненависти.

Символический резонанс от «собирания всего этого на шее» к моменту смерти погрузил Сью­зен в проживание момента ро­ждения, то есть в то, что Ста­нислав Греф назвал перинаталь­ным (предродовым) аспектом ком­плекса. При воспоминании Сьюзен вновь переживает тоску и боль от шока, полученного при родах. Итак, в этом случае соматичес­кая память послужила мостом между опытами проживания — от момента смерти к моменту рождения. (Часто продвижение идет в обратном направлении: к примеру, от родовой травмы го­ловы сознание соскальзывает в память о прошлой жизни, в которой человека утопили…)

То, что случилось со Сьюзен сразу же после рождения, — еще один ошеломляющий при­мер многоукладности сознания, которая проявляется, если ком­плекс имеет возможность раск­рыться полностью. Наряду с ощу­щением себя беспомощным ре­бенком, с трудом пробившимся в этот мир через столь трудоем­кий переход, Сьюзен оказалась сознательной и на уровне почти трансцендентного понимания; она получила глубокое и значи­мое указание на свою судьбу, свою карму, можем мы сказать.

Я называю это архетипическим уровнем, потому что он имеет дело с содержимым более глу­боких символических и духовных пластов. Каким-то образом Сьюзен «узнала», что у нее долг перед собственной матерью (карма), что ее почти что смер­тельный шок от пуповины был символическим напоминанием о вине в прошлой жизни, и что «высшая» ее часть выбрала такое рождение, чтобы вновь быть с матерью.

Обычно подобные архетипические «осознания» или глубин­ные вспышки происходят после смерти, когда сознание пребыва­ет в некоем промежуточном цар­стве. В этом месте между жиз­нями, называемом тибетцами бардо, мы часто встречаемся со сверхъестественной фигурой, ан­гелом или мудрецом в белых одеяниях, который толкует сим­волические значения жизни и смерти вспоминающему. К при­меру, одна дама, вспомнившая ряд весьма эгоистичных жизней в качестве торговца, предприни­мателя, богатого буржуа, встре­тилась после смерти с фигурой в белом. Ей сказали просто: «Ты слишком долго была привязана к этому образу существования». И тут же перед ее сознанием возник образ сестры милосер­дия, работающей в колонии про­каженных в Африке. То была следующая жизнь, которую она вспомнила: жизнь, беззаветно от­данная служению другим, где материальные ценности почти ничего не значили. То, что по­добные глубокие озарения при­ходят к нам или в момент смерти или в момент рождения, вовсе не удивляет, если принять во внимание, что это два самых главных архетипических события в жизни любого человека. Когда комплекс затрагивает рождение и смерть, он поднимает даже более глубокий архетипический резонанс всех рождений и смер­тей прошлых жизней и вместе с этим — широкую панораму осоз­нания, почти что сверхъестест­венное всеведение.

Не случайно тибетские буд­дисты придавали моменту смерти самое большое значение. Имен­но в этот момент карма может быть или отпущена, или еще более усилена. В своей практике я также забочусь о том, чтобы переходы из одного состояния в другое в моменты смерти и рождения были осознаны на­столько полно, насколько это возможно.

Возвращаясь к различным уровням или аспектам комплек­са, которые прочувствовала Сью­зен во время сеанса, мы можем увидеть, как последние наблюде­ния вновь возвращают ее к на­стоящей жизни. Она смогла яв­ственно ощутить и понять, что на протяжении всей своей созна­тельной жизни постоянно волно­валась за мать, каким-то обра­зом чувствуя себя ответственной перед ней. Она также смогла идентифицировать это беспокой­ство с шеей и плечами, т.е. с теми частями тела, где она «но­сила» свою тревогу. Сконцентри­рованный в этом осознании, пе­ред ней предстал еще один аспект, кроме экзистенциально­го, а именно — аккумулирован­ная память вины обо всех мо­ментах нынешней жизни, в кото­рых она не оправдывала ожида­ний своей матери и подводила ее, уже в качестве ребенка. Этот последний аспект я назову биог­рафическим уровнем комплекса. Данный уровень — наиболее привычный для традиционной психотерапии, и обычно каждый комплекс наделен богатой гам­мой младенческих, детских и юношеских ассоциаций. В случае со Сьюзен, однако, мы обошли биографический материал, пог­рузившись прямо в ее воспоми­нания о прошлой жизни. С дру­гими клиентами я, как правило, начинаю работать с того, что происходит в настоящий момент, а потом уже мы занимаемся воспоминаниями о раннем детст­ве, прежде чем добираемся до уровней прошлой жизни или предродовой памяти. Но раз и навсегда установленной очеред­ности тут вовсе нет; последова­тельность образов зависит от сим­волического резонанса и ассоци­ативной связи между образами.

Анализ нашего сеанса со Сью­зен дает шесть различных аспек­тов или уровней, которые, как я обнаружил, характеризуют лю­бой комплекс.

1. Экзистенциальный аспект: текущая ситуация реальной ны­нешней жизни — «Я и моя мать».

2. Биографический аспект: детство и более поздние следы, оставшиеся в памяти — «Всегда, с самого раннего детства, бес­покоилась о матери».

З. Соматический аспект: хрони­ческая скованность, зажатость в плечевой области — «Ношение всего этого на шее».

4. Предродовой аспект: родо­вая травма от пуповины, обер­нувшейся вокруг шеи — «Заслу­живаю ли я того, чтобы жить?»

5. Аспект прошлой жизни: чув­ство вины за пренебрежение к ребенку, приведшее к самоубий­ству — «Это все моя вина, я должен умереть».

6. Архетипический аспект: ду­ховное озарение и видение кар­мы, глубокая психическая связь с матерью — «Я выбрала заботу о ней».

Разумеется, картина эта не полна, как показали и последующие сеансы, но сама по себе эта работа была замечательным открытием и «входом» в комп­лекс, похоже, явившимся корен­ной метафорой для подхода Сьюзен к жизни. Смерть от повешения из-за невыносимой вины была бессознательным ми­фом Сьюзен, тем сценарием, по которому она все время жила, не отдавая себе в этом отчета. Последовательность, в которой различные аспекты комплекса Сьюзен доходили до сознания — шея, прошлая жизнь, смерть, рождение, нынешняя жизнь — может варьироваться как угодно, это зависит от избранного тера­певтического подхода. Чтобы по­яснить это, я предлагаю предста­вить многомерность аспектов комплекса в виде шестилепесткового колеса Лотоса. Большое преимущество такой модели в том, что нет никакой необходи­мости в установлении очереднос­ти или преимуществ одной пози­ции перед другой. Единственное, что нужно — определить началь­ную точку для каждого терапев­тического сеанса. В случае Сью­зен мы могли бы начать и продолжать работу с любым из этих аспектов, и все равно до­брались бы до того, что я называю чувствительным ядром комплекса. (Читатели, знакомые с различными терапевтическими практиками, без труда догадают­ся, с каким именно аспектом или аспектами комплекса обычно ра­ботает та или иная школа псхотерапии).

Изображение на рисунке дает понять, что пути подхода различ­ных терапий к психологическому комплексу равновелики. Кроме того, лепестки лотоса накладываются друг на друга, символи­зируя то, что каждый аспект отражает все другие и перекли­кается с ними. Это также ука­зывает на одновременность или безвременность бессознательно­го, феномен, которая поражала и Фрейда, и Юнга. Сказал же Фрейд как-то: «В подсознании ничто не может подойти к концу, ничто не бывает прошедшим или забытым».

Найденную модель многомер­ности психики я воспринял с облегчением. Работая над перво­начальными набросками к этой книге, я обнаружил, что посто­янно упоминаю об архетипическом, экзистенциальном, биогра­фическом и т.д. аспектах комп­лекса. Однако я все еще не понимал, как все они уживаются вместе и соотносятся друг с другом. Постепенно однако все уложилось в моем сознании: каждый уровень предстал в виде страты или прослойки. Если сле­довать этому образу, чувствовал я, то необходимо экзистенциаль­ный уровень поместить сверху, под ним — биографический, сле­дом — предродовой. Архетипический слой, похоже, самый ни­жний, а уровень прошлой жизни — над ним. Что же касается соматического аспекта, то он и вовсе не умещался, но все же я решил засунуть его между биог­рафическим и предродовым. Итак, в конце концов у меня получилось следующее:

1.   Экзистенциальный,  Биографический, Соматический   — личное подсознание

2.   Предродовой, Прошлой жизни, Архетипический – трансперсональное бессознательное

Все это выглядело мило и упорядоченно, но чувствовал я себя нехорошо, будто съел ог­ромную порцию слоеного шоко­ладного торта. Как-то это пере­варивалось с трудом.

Итак, вместо «слоеного» обра­за комплекса я пришел к идее концентрических кругов, активно излучаемых центральным ядром и движущихся как вовне, так и изнутри друг друга. Я выбрал музыкальную метафору — «сим­волический резонанс», чтобы по­казать, как все разнообразные аспекты комплекса разделяют одно и то же эмоциональное качество и одни и те же образы чувствуемого тона.

Я использую юнговский тер­мин «комплекс», потому что это практически основополагающее понятие, но в равной степени я мог бы использовать и термин, созданный Станиславом Грофом, даже точнее описывающий те же самые феномены, а именно — КОП, или система «конденсиро­ванного опыта». Строго говоря, юнговское описание комплекса не включает предродовые аспек­ты или аспекты прошлой жизни, хотя он полностью осознавал соматическое и архетипическое измерения. Но все же основное определение Грофом КОП’а очень близко юнговскому поня­тию комплекса. В книге «По ту сторону мозга» Гроф пишет:

«Система КОП — это динами­ческое созвездие воспоминаний (и ассоциативных фантазий) из разных периодов индивидуаль­ной жизни, обычно сильно обоз­наченных эмоциональной вол­ной, несущей заряд одного и того же качества, интенсивное психическое ощущение одного и того же порядка, или же объ­единенных какими-то другими важными элементами». Гроф до­полняет это определение собст­венными открытиями из исследо­ваний ЛСД. В том же месте он говорит:

«Нередко эта динамическая констелляция вбирает в себя ма­териал из нескольких биографи­ческих периодов, воспоминаний о биологическом рождении, оп­ределенных областей сверхлич­ной сферы, таких, как память о прошлом воплощении, идентифи­кация с животным или мифоло­гические последовательности (секвенции)».

Подобное определение четко соответствует тому же самому уровню психического опыта, о котором мы ведем речь. Таким образом, термины КОП и комп­лекс могут взаимозаменяться, так что я предлагаю расширить понятие «комплекса», включив в него прошлую жизнь и предродовые воспоми­нания».