«Этому человеку на роду написано

проводить время главным образом

за решением задач, отпугивающих других.»

И.Кеплер «О себе»

Такими словами начинается сочинение Кеплера, представляющее собой расшифровку его собственного гороскопа, сделанную в 1597 г. В то время Кеплеру было 26 лет. Расшифровка очень подробна и поражает в равной степени глубиной и отвагой самоанализа, зрелостью суждений о жизни и человеческой натуре. К тому же Кеплер отлично владел пером. Свободный слог, редкая наблюдательность, чувство юмора отличают и это сочинение, и «Трактат о шестиугольных снежинках», и «Разговор со звездным вестником», и «Сон».* Остроумие и чуть насмешливый юмор присущи даже посвящению императору Рудольфу II Габсбургу, которым открывается одна из самых серьезных и прославленных работ Кеплера — «Новая астрономия».

Может быть, ощутимее всего слияние научной мысли и ее литературного выражения проявилось в странном сочинении «Сон», подготовленном Кеплером к печати, но вышедшем уже после его смерти. Его жанр современные исследователи определяют как утопию или особый вариант научной фантастики. Художественные элементы свободно вплетаются в научное творчество Кеплера, и это не случайн, их взаимопроникновение отвечает особому состоянию и искусства, и интеллектуальных исканий, которые сложились в Европе на рубеже XVI-XVII вв.

Этот аспект творчества Кеплера особенно интересен. Вместе с тем со времен самого Кеплера и тем более Ньютона ему как раз и ставили в вину недостаточную, с точки зрения ученых коллег, экспериментальную «привязку» многих идей и выводов. Однако многие современные ученые, начиная с Эйнштейна, считали, что именно эти априорные, казалось бы, идеи относятся к числу тех, что движут наукой. Ю.А.Данилов и Я.А.Смородинский, например, дают им следующую оценку: «Изо всех «безумных идей» Кеплера идея гармонии мира была самой «безумной». Именно она позволила ему достичь вершин науки, именно из-за нее он остался непонятым ни современниками, ни потомкам».** Она подвела Кеплера к порогу открытия закона всемирного тяготения.

Идея единого, одушевленного, звучащего Космоса, гармонии Вселенной была и истоком исследований Кеплера, и конечной целью. Стремясь обосновать и доказать ее справедливость, он рассчитывал сложнейшие «Рудоль-финские таблицы» и занимался логарифмами. Эта «априорная», по мнению Тихо Браге, идея дала и открытия Кеплера в области оптики. В книгу «Мировая гармония» вошел знаменитый третий закон о соотношении движения планет с параметрами их орбит. Но в системе исследований Кеплера всегда очень важное значение имели элементы интуиции, образного мышления. Может быть, поэтому ему так удавались гороскопы; он строил их с юности и считался мастером этого дела: предсказания Кеплера, как правило, сбывались. Эти грани таланта Кеплера в нашей науке мало изучены; да ire целом его фигура обычно оставалась в тени в сравнении с любимыми героями научной публицистики — Бруно и Галилеем. Между тем в России находится большой архив Кеплера, сохраненный его сыном Людвигом и после многих волнующих перипетий попавший в руки графу В.Г.Орлову (он купил эти материалы в 1773 г. для Российской академии наук). Позже, в 1839 г. они были переданы Пулковской обсерватории.***

Однако за прошедшие десятилетия опубликована лишь одна серьезная работа об ученом — книга Ю.А.Белого «Иоганн Кеплер» (М.: Наука, 1971). Она дает большой познавательный материал, обширную библиографию, но ряд суждений автора воспринимается уже с трудом. Больше всего это касается критики «псевдонаучных» астрологических и натурфилософских увлечений Кеплера. Сегодня были бы интересны новые интерпретации и оценки наследия Кеплера и его личности, заслуживающей не меньшего внимания, чем научные труды. Система взглядов Кеплера тесно связана с представлениями тогдашней натурфилософии, смыкаюсь порой с другими областями культуры, например искусством. Здесь сыграл особую роль пражский культурный центр рубежа XVI — XVII вв. (тема, которой тоже не посчастливилось в нашей науке). Но чтобы оценить роль Праги в жизни и творчестве Кеплера, надо кратко вспомнить главные факты его биографии.

Иоганн Кеплер (1571-1630) происходил из старого немецкого рода. Предки его были выходцами из Нюрнберга, имели в старину дворянское достоинство, но после обеднели, утратили герб и в большинстве своем оставались ремесленниками. Дед Кеплера был кожевником, однако получил должность бургомистра в небольшом городке Виле (позже Вейль-дер-Штадт), расположенном недалеко от Штутгарта и входившем в XVI в. во владения князя Вюртембергского. Кеплер, начав жить самосто-ятельно, видимо, много раздумывал над судьбами своего рода, близких, кроме собственного гороскопа («О себе») он составил и семейный гороскоп. В нем ученый так описал прародителя своей семьи: «Мой дед Себальд, бургомистр императорского города Всйля, родился в 1521 г. Сейчас ему 75 лет. Он очень высокомерен, отлично одет, вспыльчив и упрям, его лицо выдает не слишком умеренное прошлое. Внушительность этого красного мясистого лица подчеркивается бородой. Он красноречив, насколько может быть таковым невежа… Начиная с 1578 г. его репутация вместе с его состоянием приходит в упадок».

Детям Себальда, действительно, уже не удалось подняться до верхов городского самоуправления хотя бы и такого скромного города, как Вейль. Дальше Кеплер исследует, ищет, как бы мы сказали, свой генотип. Он обращается к бабке, которая «беспокойна, умна и лжива, но предана вере, стройна и вспыльчива, подвижна, закоренелая нарушительница спокойствия, завистлива, неудержима в ненависти, бурная, вечно недовольная… И у всех ее детей было что-то от этого». Кеплер мог бы добавить «и у внуков», ибо часто сам служил тому подтверждением.

«Генрих, мой отец, родился 19 января 1574 г. Человек злобный, непреклонный, сварливый, он обречен на худой конец,… скиталец…»

Генрих Кеплер был человеком, трудным для семьи. Брался за разные дела, бросал их, менял места жительства. В конце концов самой приемлемой для него оказалась служба ландскнехта в войсках Филиппа II Испанского. Он возвращался домой ненадолго, однажды купил в соседнем Эльмендингене таверну «У солнца» и опять исчез. Жена ездила за ним в армию (Иоганн в это время заболел и чуть не умер), но потом, видимо, отказалась от мысли образумить его. Отец Кеплера умер после одной из кампаний в 1589 г. Осталась мать. По характеристике сына, она «смугла, сварлива, низкого роста, болтлива, с тяжелым характером.» Последние годы своей жизни она проведет под судом по обвинению в колдовстве, и сын Иоганн чудом, а вернее, самоотверженной борьбой с инквизицией добьется ее освобождения. Такова была среда, из которой вышел Кеплер. Он родился недоношенным, слабым и впоследствии никогда не отличался хорошим здоровьем. «Хилый, вялый, тощий» — так охарактеризовал он себя с безжалостной беспристрастностью. Мать жалела и любила его. В своем «Сне» он описывает, как именно мать вводит героя — Дуракота в мир магии и оккультных знаний. Екатерина, его мать, знала толк в травах и снадобьях, а воспитавшая ее тетка окончила жизнь на костре как ведьма.

По рассказу самого Кеплера, однажды мать вывела его за город на взгорье, чтобы показать комету, смутившую в 1577 г. умы всей Европы. И если Кеплер (ему было тогда 6 лет) запомнил это событие, значит, оно сильно запало ему в душу. Так или иначе, но ни воспитания, ни образования, которое отвечало бы его одаренности, от семьи он ожидать не мог. Более того, когда Кеплеры недолгое время держали таверну, сына забрали из школы, чтобы он помогал прислуживать гостям.

И все же Кеплер получил превосходное образование, и уже в зрелые годы, очутившись в столице при дворе императора Священной Римской империи, чувствовал себя на равных с самыми просвещенными умами придворного круга. Дело было не только в его данных; Вюртемберг тех времен предоставлял для обучения молодежи самые большие возможности, ибо принявший протестантство князь Вюртембергский хотел иметь подготовленных и образованных теологов. Вообще протестанты придавали огромное значение образованию, недаром из их среды вышел несколько позже Ян Амос Коменский.

Кеплер прошел все стадии тогдашнего государственного обучения от монастырской школы в Адельберге до семинарии в Маульбронне. За его обучение платило государство. Впоследствии уже в университете в Тюбингене он стал стипендиатом своего родного города Вейля: бюргеры, не колеблясь, посылали деньги, считая, что юноша того стоит. Невысокий, щуплый, темноволосый и темноглазый, Кеплер отличался в равной мере способностями и трудолюбием. Учителя сразу выделили его из среды сверстников и впоследствии опекали, настаивая на дальнейшем обучении. Семинария должна была подготовить из юноши образованного теолога, и он всей душой стремился к этому.

Кеплер получил в Маульбронне отличное образование, впоследствии историки и биографы удивлялись тому, как свободно владел он латынью. В семинарии Кеплер писал стихи по латыни и пытался сочинять драмы. «Свои первые опыты в стихосложении он (здесь и далее Кеплер пишет о себе в третьем лице — Л.С.) посвятил акростихам, загадкам, анаграммам, а затем, когда стал более зрело судить оо их истинных достоинствах, обратился к различным труднейшим жанрам лирической поэзии, одам в духе Пиндара, сочинял дифирамбы…» («О себе»).

Кеплер обычно был строг, склонен к самоуглублению, хотя порой весел и остроумен, рано привык к непониманию окружающих, зависти соучеников, а дерзкий язык не способствовал его популярности у товарищей. Тем не менее у Кеплера всегда были друзья, преданные и верные. В Тюбингене же он нашел и учителя — идеального учителя, который как бы уравновесил несправедливость судьбы, забросившей Кеплера в лоно трудной семьи, учителя, который раньше всех сумел разгадать его предназначение, помог стать на ноги, а после остался близким другом и опекал, как умел, до конца своих дней (он умер через две недели после Кеплера). Это Михаил Местлин, математик и астроном, который предрешил судьбу Кеплера тем, что познакомил его в числе немногих избранных семинаристов с книгой Коперника, вернее, с его взглядами. Саму книгу Кеплер прочел позже, будучи уже убежденным и стойким коперникианцем.

Обучение в Тюбингене было поставлено серьезно: на первом курсе (2 года) изучались свободные искусства: этика, диалектика, риторика, древнееврейский, древнегреческий языки. В 1591 г. Иоганн получил звание магистра с отличием. Ему оставалось еще учиться до 1594 г. и серьезно штудировать теологию. Но судьба распорядилась иначе.

Кеплер написал диссертацию по астрономии Луны и уже имел степень бакалавра, когда в штирийском городе Граце умер математик тамошней евангелической гимназии и начальство потребовало из Тюбингенского университета замену. Грац занимал важные позиции в области протестантского просвещения, но в городе появились в эти годы сильные католические учебные заведения, в том числе иезуитская коллегия, началась ускоренная контрреформация, и протестантам нельзя было ослаблять свое влияние. Кеплеру, всегда учившемуся на казенный счет, было нелегко отбиться от почетного назначения: его, не окончившего курса студента, посылали на должность преподавателя математики. Он все-таки выпросил себе право позже доучиться на теолога, ибо твердо желал им стать. «Я хотел стать теологом и долго пребывал в мучительном беспокойстве. Теперь я, однако, вижу, чти при усердии могу прославить Бога и в астрономии», — писал он, уже несколько успокоившись и ооосновавшись на месте, став математиком провинции Штирия. Так и решилась его научная судьба.

Занятия занимали у него не очень много времени, хотя Кеплер относился к ним с привычной ответственностью. Он должен был также составлять астрологические календари, которые пользовались в этих краях успехом: считалось, что у Кеплера «все сбывается». Главным же в те годы была работа по изучению теории Коперника и создание первой научной работы самого Кеплера — «Космографической тайны». Она вышла в издании Тюбингенского университета в 1596 г.

Основной вопрос, который пытался решить Кеплер, — это каково соотношение между движениями планет и параметрами их орбит. При этом он использовал положение Платона о пяти правильных многогранниках, имеющих вписанные и описанные сферы. К их соотношениям он и свел по существу все многообразие космических связей. Научная сторона вопроса освещена в специальной литературе. Повторим вслед за учеными, что «Введение в астрономию физической причинности» было воспринято современниками Кеплера как ниспровержение основ, как величайшая «ересь». Ведь он не только высказывал собственные концепции («настолько новые, что они никому не приходили в голову», по словам Мёстлина), он обосновывал их, опираясь на учение Коперника. И тем самым уже не просто пропагандировал его, но вводил в научный обиход. В качестве приложения к своей книге Кеплер поместил и изложение его системы, еще больше усилив еретический дух издания, ибо все это происходило в годы резкого усиления контрреформации, когда уже близки были процессы Бруно и Галилея. Кеплер, пусть на особый лад, отразил в книге изменившийся образ мира, даже всего мироздания, и какого напряжения это стоило ему самому, видно по вырвавшейся фразе: «Я бился о тысячу стен…» Свою позицию он выразил в письме к одному из друзей, усомнившихся в правомочности его, как бы мы сказали, методики (кстати, Эйнштейн считал се гениальной). «Да, для нашей науки я отдам все свои силы, но я не намерен растрачивать их на то, чтобы предлагать ошибочную теорию или искать популярности. Если двигаться вперед мы намерены, только лишь угождая массам, то для чего мы вообще учим астрономии и геометрии — наукам, которые недоступны пониманию широкой публики и потому не находят должного отклика? Нет, я сделаю другое: я вплету теорию Коперника в пересмотренную астрономию и физику так, чтобы либо обе науки погибли, либо обе выжили. Но если позволительно пророчествовать, то я уверен, что чепуха, которой заполнены полемические книги, вместе с их сварливыми авторами сгинет раньше, чем будут забыты имена Аристарха и Коперника.»

В этих словах весь Кеплер и вся его жизненная позиция, даже вся его научная задача. В период работы над «Космографической тайной» он словно услышал голос Вселенной, ощутил ее дыхание, ибо воспринял Вселенную как единое целое, одушевленное особой жизнью, имеющей свои краски и ритмы. Как настоящий пифагориец, с каждой планетой Кеплер связывал определенную ноту. Правда, жизнь Вселенной виделась ему вряд ли как жизнь органической материи, как часто считают, исходя из неопла-тонических увлечений Кеплера, отлично знавшего труды Марсилио Фичино, для которого Космос был именно живым существом. Фичино представлял себе Космос и как произведение искусства, и как возможный прототип вообще всякого художественного творчества. Историки отмечают, что у Фичино впервые упоминается возможность механических моделей Космоса. В своих оккультных трудах он «распределяет» драгоценные камни между планетами в том же порядке, как это хотел сделать Кеплер в своей «Machina mundi artificialis» — модели мироздания в виде сферического кубка, зримо воплощающей идею «Космографической тайны». Она сохранилась лишь на гравюре, украсившей книгу Кеплера (рис. 1).

Рис. J. «Machine, mundi artificialis9 — схема планетной системы.
Иллюстрация к книге «Космографическая тайна» Тюбинген, 1596

Кеплер, однако, улавливал в строении Вселенной и черты идеального механизма, сопоставляя его с часами, входившими тогда в обиход. Он так и пишет: «Небесную машину я представляю себе не как Божественное (живое) существо, но как часы…» Так что, видимо, не совсем правы и историки культуры, считающие, что Кеплер следовал идее одушевленного во всех своих частях Космоса, и те, кто приписывал ему механистический материализм.

Кеплер был слишком хорошим математиком, чтобы числовые соотношения сводились для него лишь к числовой символике, воплощая единственно оккультную тайну. Именно математическая идея, воспринятая как научная истина, толкнула Кеплера к астрономическим наблюдениям, чего не могли ему простить астрономы. Он верил в физику и ее объективные законы и впоследствии написал несколько замечательных книг по оптике. Характер научных идей «Космографической тайны» был как бы переходным от гуманистической натурфилософии в момент ее кризиса к рождающемуся точному, в ньютоновском смысле автономному знанию. Так или иначе, но первая книга Кеплера вобрала в себя нечто большее, чем конкретная гипотеза об отношении планетных орбит к законам движения.

Она приоткрыла Кеплеру идею мировой гармонии, ставшую путеводной звездой уже научных par excellence исследований. Идея целостного, единого, гармонически звучащего Космоса, видимо, явилась ему как откровение, почти как художественный образ. Иначе она и не могла возникнуть на том уровне развития точных наук. Этот огромный, звучащий, движущийся мир воспринимался Кеплером как нечто умопостигаемое, хотя и зашифрованное Творцом. И расшифровывая то, что, по его собственным словам, люди не могли постичь шесть тысяч лет (т.е. от сотворения мира), он служил Творцу. Не случайно же, согласившись сменить теологию на науку, Кеплер считал, что меняет лишь метод познания, а целью его оставалось «прославить Бога на поле астрономии». Здесь предельное интеллектуальное усилие соединяется со страстным стремлением творения приблизиться к Творцу, подойдя совсем близко, даже слишком близко; друзья предостерегали его от еретической попытки столь прямо соотносить божественные истины с научными гипотезами. Скоро и сам Кеплер понял, что все-таки не разгадал строения Вселенной. И все же он написал, закончив книгу: «Никакими слозами не могу я выразить того наслаждения, которое испытал, сделав свое открытие». Он помнил все этапы написания книги, становления гипотезы, первую мысль. И уже в 1621 г., готовя второе издание «Тайны», он писал в предисловии: «Из одной этой книги вышли все свершения моей жизни, мои дела и исследования». Видимо, ощущение какого-то прорыва, может быть, даже прикосновения к великой тайне осталось в нем навсегда и было важнее конкретных результатов.

Он послал книгу виднейшим ученым Европы: прежде всего Тихо Браге и Галилею, еще Урсусу в Прагу и Лимнею в Йену. Ответ Браге — а он интересовал Кеплера больше всех остальных — был вежлив, приветлив и осторожен. Он подчеркивал «большую ученость» младшего коллеги, серьезность замысла и превосходный стиль, благодарил за уважение, высказанное в его адрес, говорил о возможности и желательности личной встречи. Однако одновременно Тихо написал письмо и Мёстлину, как бы перенося на учителя ответственность за «безумные идеи» ученика и весьма язвительно отзываясь о попытке априорно выводить законы, под которые уже a posteriori подводятся факты исследований. По его мнению, такая метода не сулила быстрого прогресса науки.

Тихо был всегда окружен людьми, хорошо знал мысли научной молодежи и, видимо, старался не задеть самолюбия Кеплера, которого, он, однако, признал. Браге и позже неоднократно проявлял по отношению к Кеплеру удивительную терпимость и выдержку, без которых их столь плодотворное сотрудничество никогда бы не наладилось. Галилей тоже благодарил за книгу и был вежлив, но не торопился соглашаться с идеями немецкого коллеги. Впоследствии он писал: «Я всегда уважал Кеплера за свободный (может быть, слишком свободный) и острый ум». Если уж для Галилея ум Кеплера оказывался слишком независимым, то что было говорить о других. Но с тех пор ученый уже навсегда попал в число если не подозрительных, то все же не особенно благонадежных, что ему не раз довелось почувствовать на себе. Впрочем, несмотря на строгости инквизиции, XVI век был временем еретиков.

Кеплер прожил в Граце до 1600 г. Жизнь его внешне стабилизировалась, по настойчивым советам друзей он женился на местной уроженке, дочери богатого мельника Барбаре Мюллер. Свадьба эта, по словам Кеплера, происходила «при неблагоприятном небе». В свои 23 года Барбара имела за плечами уже два замужества и растила дочь. Отец ее неохотно дал разрешение на брак богатой наследницы с Кеплером, человеком на имперском жаловании, занимавшимся, по мнению мельника, чистой чепухой (сохранились сведения, что он потребовал также дворянского диплома от Кеплера и тот ездил в родные края, чтобы найти документы, подтверждающие благородное происхождение рода. В XV в. двое Кепле-ров были возведены в рыцарское достоинство, но не все историки считают эти сведения точными). Брак был заключен по взаимному расчету, чувства с обеих сторон были достаточно сдержанными. Барбара была нервной, болезненной, неспокойной женщиной, говорили, что она не прочла ни одной книги, кроме молитвенника, интеллектуальная и духовная жизнь супруга была для нее за семью печатями. К несчастью, двое детей, рожденных ею от нового мужа, погибли в возрасте нескольких месяцев. Зато приемная дочь Кеплера Регина была горячо привязана к отчиму, который вырастил ее и деятельно опекал после смерти матери, выучил, удачно выдал замуж. Словом, жизнь, казалось, наладилась.

В Граце существовали несколько монастырских католических школ и коллегия иезуитов. Этот совсем еще молодой орден переживал эпоху подъема. Кеплер, потомственный и убежденный протестант, имел знакомых и друзей среди иезуитов. Профессура в коллегии была великолепно образована, все эти люди самоотверженно посвятили себя восстановлению духа первоначального христианства и обновлению католической церкви. Книга создателя ордена Игнатия Лойолы «Духовные упражнения» вызывала с самого момента написания пристальное и недоверчивое внимание инквизиции. Даже в 90-х годах XVI в. уже давно после смерти автора (в 1558 г.) ее все еще не решались напечатать. Лойола сам не раз стоял перед судом инквизиции, знавал заточение, раз даже сидел в застенке, скованный со своим молодым последователем; они пели духовные гимны, поражая всех своим мужеством.

Интересно, что и Лойолу, и весь его орден обвиняли на первых порах в близости к иллюминатам — так называли испанских эразмианцев и лютеран. Крайности сходились. Иезуиты разработали превосходную систему образования, наиболее передовую для своего времени.

Орден был миссионерским. Его члены проповедовали христианство на всех континентах, и среди иезуитов было больше мучеников за веру, чем в любом из других орденов того времени.

Если Кеплер мечтал «прославить Бога на поле астрономии», то девизом иезуитов было «Ради вящей славы Господней». Это были люди долга и горячей веры, и не удивительно, что молодого Кеплера больше тянуло к ним (Пауль Гульдин, иезуит, стал его другом и адресатом множества писем), чем к протестантскому бюргерскому окружению. По существу Кеплер, как многие передовые умы его времени, оказывался над конфессиями, хотя всегда хранил верность протестантизму. Хочется отметить удивительную веротерпимость Кеплера, совсем тогда молодого, резкого и запальчивого по характеру («Если он с чем-нибудь не согласен, — писал он о себе, — то тотчас же хватается за оружие»).

В вопросах свободы совести он был поразительно терпим и широк, и это ставило его в оппозицию, вступало в противоречие с традиционными стереотипами поведения. В своем гороскопе он писал: «По его мнению, язычники отнюдь не могут считаться осужденными на вечные муки лишь потому, что они не веруют в Христа; по этой же причине он призывает к миру между лютеранами и кальвинистами, он справедлив к папистам (т.е. католикам — Л.С) и рекомендует им всем справедливость».
Напомним, что лишь около двадцати лет отделяют эти слова от Варфоломеевской ночи. Впереди казнь Бруно, суд над Галилеем и на горизонте Тридцатилетняя война католиков и протестантов, охватившая всю Европу. В годы молодости Кеплера Нидерланды вырвались из-под католического и политического протектората Испании. Осознанная позиция «над схваткой» характеризуют Кеплера как человека, принципиально отстаивающего свободу человеческого духа.

Идеи Кеплера смыкаются с другими «голосами, вопиющими в пустыне» нетерпимости и меж-конфессиональной вражды, с голосами последователей Эразма Роттердамского с его идеей «третьей церкви», всеобщего христианского примирения. Но надо добавить, что, когда речь шла о личной верности собственной конфессии, Кеплер проявлял полную несгибаемость.

Атмосфера в Граце, в Австрии и вообще в Европе между тем менялась на глазах. Нарастала волна рекатолизации. Протестантов начали все сильнее притеснять, требуя перехода в католичество или отъезда из страны. Кеплера пока не трогали, считаясь с его одаренностью и ученостью. Но тучи надвигались со всех сторон, и он беспокоился за семью. Наконец, в августе 1599 г. всем протестантам было предписано покинуть Грац. И Кеплер решился на поездку в Прагу, последний оплот религиозной терпимости в тогдашней Европе.

И еще там жил Тихо Браге, за эти годы тоже испытавший крутые повороты судьбы. История отношений Кеплера с Браге могла бы послужить темой психологического романа. Их имена навсегда связаны: в Праге обоим поставлен памятнику память обоих выбита медаль. Кеплер закончил и издал «Рудольфинские таблицы», основанные на наблюдениях Браге, воздав своему старшему коллеге честь в предисловии к ним. Он называет его не иначе как «благороднейшим мужем Тихо Браге». Имя Браге мелькает в его поздних работах, постоянно упоминается в «Сне» —- последнем труде Кеплера.

«Пусть все хранят тишину и прислушиваются к Тихо! Я жду только Тихо. Он растолкует мне порядок и размещение орбит, и тогда, если Бог продлит мне жизнь, я однажды сооружу чудесное здание… Я бы закончил свое исследование гармонии мира, если бы астрономия Тихо не захватила меня до такой степени, что я чуть было не сошел с ума».

Но Кеплер не в состоянии стать рабом чужой концепции, даже если бы он этого и захотел. И как бы восторженно ни относился он к датскому астроному, он остается самим собой: «Все же я не уверен, можно ли чего-нибудь добиться в этом направлении». В сущности Кеплер ищет в исследованиях Тихо подтверждение собственной идеи, а Тихо, не забывший талантливого математика, столь смело судившего о законах Вселенной, ищет выразителя именно своей концепции. Кеплер отлично это видел: «Тихо владеет лучшими данными наблюдений, значит, как будто и материалом для возведения нового здания, он имеет также рабочих и вообще все, чего можно пожелать для этого. Не хватает ему только архитектора, который использовал бы все это для собственного замысла». А под всеми этими научными проблемами и метаниями лежит еще один слой — классовый: «Мое мнение о Тихо таково: он обладает несметными сокровищами, но он не знает, как их следует употребить, как это бывает у очень богатых людей. Следовательно, кто-то должен попытаться силой вырвать у него эти богатства». Тихо — католик, аристократ с чуть ли не королевской кровью в жилах, в недавнем прошлом хозяин Ураниенборга, острова Вен, известный всей Европе, глава большой дружной семьи, сопровождавшей его в скитаниях последних лет, привыкший к открытому, широкому образу жизни, светский, свободомыслящий, близкий придворным кругам человек. И Кеплер с его «разночинцами» — кожевниками и ландскнехтами, сожженной двоюродной бабкой и казенной стипендией, обремененный семьей, вечно стоящий перед призраком если не нужды, то, существенной нехватки всего, от еды до квартиры; Кеплер, в письмо к Мёстлину о самых высоких материях вставивший совсем не праздный для него вопрос, сколько стоят в Тюбингене вино и другие продукты. Кеплер — независимый и упрямый, классический нонконформист, отважный до дерзости во всем, что касалось личной свободы суждений и собственной независимости, индивидуалист в лучшем смысле слова, а к тому же в глубине души теолог по собственному выбору. Ес-тественно, что при таком душевном разладе он не мог быть покладистым сотрудником.

Кеплер поехал в Прагу в свите барона Иоганна Фридриха Хоффмана, состоявшего на службе у императора, который возвращался в Прагу из Венгрии. Это было большой удачей в неспокойные времена, тем более что барон проникся симпатией к молодому профессору, опекав его и по дороге, и в Праге, поселив у себя. Кеплер послал письмо Тихо, который жил в предоставленном в его распоряжение императором замке Бенатки. Он быстро получил ответ — лестное приглашение приехать и сотрудничать. В письме Кеплер был назван человеком «глубоко ученым» и «выдающимся математиком». Браге предлагал ему безотлагательно приступить к совместным наблюдениям, которые как раз собирался начать, предоставлял свои инструменты. Кеплер отлично знал, сколь они были уникальны. Их встреча произошла 4 февраля 1600 г. Биографы любят отмечать, что это произошло за две недели до гибели Бруно, не так давно тоже побывавшего в Праге. «Король умер — да здравствуют короли!»

Продолжение

---

* Эти работы русский читатель может прочитать в отличных переводах Ю.А.Данилова в небольшой книге, выпущенной в свет издательством «Наука» в 1982 г. под редакцией Я.А.Смородинского (прим.авт.).

** Данилов Ю.А., Смородинский Я.А. Кеплер и современная наука. XIII Международный симпозиум, посвященный 400 — летию со дня рождения Кеплера. СССР, Ленинград, 26-28 августа 1971 г. Доклады.

*** Яшнов П. О рукописях и реликвиях Кеплера, находящихся в Пулковской обсерватории. Тр. Ин-та истории науки и техники. 1934. Сср.1. Вып.2.

Источник: Урания №2,3-92