Трауберг Наталия
Крест небесного квеста
Наталия Леонидовна Трауберг — филолог и переводчик. Ее трудами нам, в частности, стало известно творчество Клайва Льюиса. В силу того, что авторы такого порядка не приходят в жизнь переводчика просто так, и в силу естественного взаимодействия между внутренним миром переводчика и внутренним миром писателя, а может, в силу и других еще обстоятельств Н. Л. Трауберги сама причастна теперь к миру Льюиса и Толкиена, к миру Квеста. И мы в своих размышлениях о том, что такое Квест, обратились к ней.
Мы представляем вам также еще один перевод Наталии Трауберг: пьесу «Цари в Иудее» Дороти Сэйерз(1893 —1957). Пьеса—одна из двенадцати, а все они образуют цикл «Человек, рожденный, чтобы царствовать» Д.Сэйерз—известная английская писа тельница, богослов, друг КЛьюиса. Пьес была поставлена зимой 1941/42 года на радио.
Сюжет этой пьесы—один из важнейших Квестов нашей эпохи, поскольку путь волхвов, ведомых Вифлеемской звездой, к колыбели Христа—это прообраз пути к христианству, пройденного впоследствии множеством людей…
Думая о том, что такое Квест, я вдруг поняла, что тот латинский глагол, quarere, от которого произошло слово quest, в испанском языке дал глагол «любить» — querer (керйр). Он означает страстную, земную любовь. Рыцарство как Квест возникло раньше, чем рыцарство как явление.
Рыцарство в нашем понимании, рыцарство как идеал могло возникнуть не раньше XI века. И все сказания о Роланде (конец VIII века), о Короле Артуре — это как бы «обратная проекция» на ту эпоху, когда никакого рыцарства еще не было. Люди, ставшие прототипами этих героев, и сами не воспринимали себя как рыцарей.
То, чем занимались одинокие рыцари, представляло собой не Квест, а «защиту от анархии»: они наводили порядок на дорогах в тогдашних условиях абсолютного разбоя. Поэтому рыцарство двойственно: с одной стороны — огонь, порыв, вызов, Квест, а с другой — противостояние хаосу, то организующее начало, которое сдерживает некую черную бездну, стремящуюся захватить Европу. Этот мотив очень силен у Толкиена: ощущение «нетварной бездны», которая расползается, как пятно. Однако это, по-видимому, не излечить никаким насилием. И в этом была ошибка рыцарей, потому что они, взяв меч, вошли в круг земных методов борьбы. И как бы высоки ни были их идеалы, это — земные идеалы.
Нередко приходится читать и слышать о противопоставлении Востока Западу. На Востоке — спокойствие, терпение, принятие всего, что пошлет Бог, и молитва, а западного человека все время куда-то несет. Но ведь Христос в каждой капле, в каждом кусочке воспроизводит Себя — с теми или другими акцентами. Поэтому и в западном пути можно найти все. Терпение там тоже огромно, но у него другие формы.
Данте предвидел, какими станут люди в эпоху Возрождения, и изобразил их в аду. Он поместил туда самодовлеющую, самолюбивую личность, полную амбиций. Если смотреть глазами нынешнего поколения, там оказались самые интересные люди. Чем, например, плох Одиссей? Все это — люди, «своей воли», и как правило, целенаправленной злой воли. А «люди слабости» оказались в Чистилище. Или в Раю. Говоря о рыцарстве, я имею в виду не тех конкретных рыцарей, которым случалось закусывать трупами при осаде какого-нибудь города во время крестовых походов, я имею в виду идеал — тех, кому они хотели уподобиться. Идеальный рыцарь бросает вызов «нетварной бездне», но это лишь одна половина правды. Есть еще и тишина приятия, тишина полного послушания, которое тоже перекрывает эту бездну. Конечно, Восток лучше знает второе, а Запад — первое, хотя на Востоке есть свой вызов, свой Квест. Но и то и другое — небесная борьба с этой бездной.
Идеальный рыцарь, скажем, рыцарь в представлении Честертона, — это рыцарь-ребенок, существо с перочинным ножом, которым он не пользуется. Весь Квест — в душе. Можно сказать, что такой Квест — молитва. В книге «Человек, который был Четвергом» сказано: «Бей кверху!» Там приводится притча о разбойнике, который сказал священнику: «Не могу тебе заплатить, отец, умираю. Но я тебе дам один совет: бей кверху». И сам автор потом восклицает: бейте только кверху, поражайте только тех, кто сильнее вас. Это самое лучшее, что может быть в рыцарстве. Это очень по-христиански, и для Честертона это ключевая притча. Может быть, неудача Средних веков именно в том и состоит, что нам остался только этот контур, этот росчерк в воздухе. И тот, кто хочет повторить истинный Квест, может поступать только так.
Крайний предел того, что дают нам К.С Льюис и, особенно, Ч.Уильямс, можно выразить так: Квест земной состоит в том, чтобы жить в усадьбе «Сент-Энн» и кормить медведя. Квест на земле должен быть абсолютно мирным. Льюис цитирует «Артуриаду» Уильямса: «Не торопи грядущего, глупец, терпения с нас требует Творец». Проекция Квеста на земле — не в мече, а в кресте. Как известно из нравственной теологии, борьба со злом посредством насилия — это грех не против любви, а против надежды. Если ты берешься своим мечом навести порядок, значит, ты не вверил всё Богу. Все квесты — это проекция Небесного Квеста.
А присущий рыцарству культ Прекрасной Дамы — это страшно. Никак иначе не скажешь о ситуации, когда разрушительную влюбленность, прекрасную, но страшную, ставят во главу угла. На эти сферы жизни «ставить» нельзя: они не райские. Почему так прекрасна старость — лучшее время в жизни? Потому, что худо-бедно, но «Средние века» в тебе Господь выжег… А Прекрасная Дама нужна именно для того, для чего она нужна человеку в 18-19 лет, для которого так важна первая любовь крайне романтического типа. Поэтому рыцари и время Квеста соответствуют юности человечества. Более зрелый Квест — духовный. Каждый человек повторяет весь путь человечества. Повторяет романтическую любовь, эти страшные падения, полное забвение того, чему его в детстве учили, и попытку найти нечто там… а там уже Паоло и Франческа.
Но вот каков Квест у великих святых — это мы лишь по отблескам можем понять. Из Евангелия встают очертания Квеста — как непрерывного пути к Голгофе. И может быть, здесь мы не имеем права на тот, духовный, высший Квест, ибо это все-таки дело подростка, а мы должны «умалиться как дети»: быть подростком — не подарок, и уподобляться ему не стоит. Да, у очень молодых людей есть, несомненно, большие преимущества. Были они и в средневековье. Но Средние века убили себя собственными руками. Эти времена кончились. А потом начинается что-то вроде молодости самоутверждения — Возрождение.
У Уильямса рыцари Артура все-таки дошли до Грааля, но не спасли мир. По Уильямсу, в VI веке должно было быть Второе Пришествие. Рим объединил мир, а сам пал. Все готово. И рыцари готовят это приятие Бога, готовят тот час, когда Он ступит на нашу землю. Многие этого не заметят, но Он придет, и наступит уже Его время. Но Артур все это как бы испортил: взял меч, и, решая вопрос: «король для королевства или королевство для короля?», выбрал королевство для короля. И пошли «века, как баржи-караваны», потому что уже некуда было прийти Богу.
Христианский Квест — подлинный, отличный от любого другого, уже выходящий в вечность, — это удел только того человека, который «сгорел» в земле, в земном несовершенном мире и всегда испытывает бесконечную боль.
Но может быть и так, что Средние века — это Квест и юность не человечества вообще, а только того конкретного времени. Может быть, что-то подобное повторилось во времена Великой Французской революции и еще раз — в двадцатых годах нашего века. Возможно, эти промежутки становятся все меньше, и время убыстряется. При моей жизни уже «провернулись» два таких кусочка. Моя мама — из традиционно-интеллигентской православной семьи, папа — внук местечковых евреев. Они отвергли все наследие своих родителей. С точки зрения их поколения, если не носишь короткую юбку, не куришь, не крутишь романы, — ты не человек. Это ли не подросток? Рыцари по сравнению с этим просто старцы убеленные. И это поколение очень быстро пожало плоды — не только у нас, где их просто засунули в молотилку, а везде, во всем мире. Все истории Хемингуэя — о том же. А в 60—70-е годы подростковый возраст повторился. Да ведь и в человеческой жизни всегда так, но там просто сменяются возрасты.
Так к чему же мы пришли в своих рассуждениях? К тому, что рыцари — подростки, что всякая плата за Квест — это боль, максимальная отдача и чистота. И, независимо от того, какой это приняло вид в средневековом идеале, там был слишком акцентирован вызов. А такой Квест, к тому же сочетающийся с пламенной романтической любовью, очень опасен.
Источник: Урания №2-97