Махнач Владимир

Культурология Даниила Андреева

 

Даниил Андреев«Роза Мира» Даниила Леонидовича Андреева культурологична по своей сути, являясь в некотором смысле и историко-культурным трактатом. Я не буду анализировать всю «Розу Мира». Меня интересуют в основном 6-й раздел 3-й главы 2-й книги «Метакультура» и 2-я глава 3-й книги «Затомисы», в которых, Даниил Леонидович, не будучи философом, но выдающимся поэтом и вестником, подтвердил представления крупнейших историков культуры, работавших последние 200 лет. Интересно, что с рядом работ этих ученых и мыслителей он просто не мог быть знаком.

К представлениям современной истории культуры относятся, прежде всего, два положения: идея о цикличности мировой истории, воспринимаемой в историко-культурном освещении, и идея о бытовании замкнутых регионов культур, или у некоторых авторов — цивилизаций. Я склонен полагать, что эти идеи могут быть отнесены к древнейшим в истории человечества. Так, Книга Бытия дает безусловное представление о циклах в истории человека, которые связаны с важнейшими ее вехами, например потопом, исходом Авраама из Ура халдейского, исходом евреев из Египта, эпохой пророков и т.д. В Книге пророка Даниила представление о цикличности явлено в виде символов или эмблематических зверей четырех царств, которые не имеют негативной оценки у пророка и не описаны как демонические сущности. Вне пределов библейского круга идея истории как продолжающейся череды циклов свойственна китайской историографии. Крупнейшему китайскому историку Сыма Цяню исторический процесс представляется в виде струйки, но не струйки совершенно ламинарной воды, что естественно для западного европейца, а в виде струйки зерен, которая имеет свою общую хронологическую последовательность и в которой каждое зернышко является законченным замкнутым целым. Наконец, арийский миф, который мы можем наблюдать только через его развитие в разных системах, дает необычайно четкое представление о сменяющих друг друга циклах, будь то четыре века от Золотого до Железного в эллинской системе или аналогичные четыре эпохи — Юга в системе индуистской. Индуистская система замкнула колесо, сделав его бесконечным: за Кали-Югой и распадом человечества следует новый импульс, подъем и новая Крита-Юга, новый Золотой век. Представления о бесконечности мира, конечно, не ведические, а индуистские, очень поздние; но во всех системах, восходящих к общеарийскому корню, мы видим идею цикличности.

Даниил Андреев является выразителем той же точки зрения, представляя циклы истории в виде сменяющих друг друга — он так и пишет — человечеств, ангелов, даймонов, титанов. Он, во-первых, восстанавливает эпохи, описанные мифами различных народов, во-вторых, демонстрирует собственное представление о цикличности.

Издавна люди представляли культуру регио-нированной, причем эти регионы всегда охватывали несколько народов или много народов-этносов. Здесь противопоставляется не столько свой народ другим, сколько свой культурный ареал — прочему миру. Например, для китайца характерно противопоставление Чжунго — Срединного царства прочей Поднебесной, для эллина — противопоставление своего мира варварскому. Это деление культурных регионов. Даниил Андреев представляет подобное деление в примирительной, но четко регионированной структуре затомисов, структуре, повторяющей регионированность Энрофа в восходящих и нисходящих мирах. Я должен обратить внимание на то, что человечеству не присуща изначально мысль об истории как об эволюции, как о непрерывной цепи, имеющей цель. Эта мысль привнесена Библией. Только Библия рассмотрела впервые развитие, совершенствование человека, то есть провозгласила эволюцию и возможность прогресса. Правда, в Библии прогресс рассматривается лишь во взаимоотношениях человека с Творцом и никак иначе.

Многие исследования, особенно XX в., рассматривают историю человека в ключе того, что не имеет общепринятого названия, но может быть названо историей Повреждения. Человек изначально благ, первое его повреждение связано с соблазнением в земном Раю и грехопадением, однако изгнанный из земного Рая человек обладает монотеизмом на уровне еще не вероисповедания, а информации. И эта информация постепенно повреждается. Впоследствии в эпоху строительства башни в долине Сенаар (условно — Вавилонской) праведный Эвер не соблазняется участием в демоническом проекте, и это сохраняет первоначальный язык. Сохраняется и Ной в силу своей праведности, когда Творец вынужден уничтожить падшее человечество. И так далее. Каждый раз происходит не только устранение падшей части человечества, но и восстановление информации, частично утраченной за предшествующий период. Повреждение информации и воссоздание ее Творцом и Промыслителем рассматривалось в современной науке Вернадским и в большей степени Львом Гумилевым, для которого этнологический, этногенетический процесс есть победа над энтропией. Однажды в частном разговоре он отметил, что энтропия, с его точки зрения, — дьявол. Это весьма глубокое замечание.

В англосаксонской литературе теорию повреждения разрабатывали члены группы «Инклинги» (Inklings) Клайв Льюис и особенно Джон Толкиен, «Властелин Колец» которого построен по закону теории повреждения, а «Сильмариллион» представляет как бы иллюстрацию этой теории.

Даниилу Андрееву присуще то же представление. Для него восстановление повреждаемого знания лишено примитивности теософских конструкций конца прошлого века и, безусловно, замкнуто на Промысел. Интересно, что Д.Андреев не мог знать того, что этнография и археология XX в. подтвердят многократно: первичность монотеизма и вторичность политеизма. И, тем не менее, он писал свою «Розу» так, как будто для него не было в этом ни малейшего сомнения. Он находил скрытый монотеизм во всех сколько-нибудь выдающихся историко-религиозных системах, что, вероятно, и дало ему основание пользоваться термином «религия правой руки» (или даже все религии правой руки»). В науке новейшего времени попытка рассмотрения эволюции человека в соответствии с замыслом Творца была сделана однажды и довольно неудачно (хотя и с интересной догадкой) Карлом Ясперсом: он вычленил свое Осевое время, момент, когда, не взирая на цикличность человеческой культуры, вдруг за короткий двухвековой (VII-VI вв. до Р.Х.) отрезок времени по крайней мере в пяти великих культурах появляются одновременно философия и интерес к человеческой личности. VII-VI вв. до Р.Х. — это конфуцианство в Китае, проповедь Сидтхартхи Гаутамы в Индостане, проповедь Заратуштры в Арьо-Шайяне, время великих пророков Израиля и возникновения греческой философии.

Представление об истории культур было невозможно до наступления Нового времени, до эпохи итальянского Возрождения при всех его издержках. До этого времени, совершенно имманентным было рассмотрение человека с этнической и религиозной точек зрения. Главное, брат ли ты во Христе, на втором плане — франк ты или лангобард. Верный ли ты мусульманин, а потом уже — араб ты или тюрк. За пределами этого люди не мыслили единства, хотя оно существовало, и великие религии создавали великие культуры. При всех разрушениях эпохи Возрождения, которую, по мнению М.Артамонова, следовало бы именовать эпохой Вырождения, она сделала возможной историю культур, создав автономные ценности, оторвав этику от религии, а политику от этики, и выявив культуру как целое.

Дж. Вико в начале XVIII в. впервые в академической науке восстановил представление о циклах. Его эпохи Богов, Героев, Людей — это то, что мы видим в Библии, в арийском мифе и у Д.Андреева: эпохи праангелов, титанов, современное человечество. Вико всерьез не читали до середины прошлого века. Во второй половине XVIII в. группа полуграмотных наглецов, провозгласивших себя просветителями» выступая с позиций плоского и линейного прогрессизма, открыла дорогу утопиям, за которые человечество расплатилось миллионами жизней. Существование истории культур под давлением энциклопедистов и их клаки стало невозможным, и даже романтизм, гораздо более мудрый и духовный, не смог этого преодолеть. Новые шаги на пути создания истории культур смогли сделать наши великие соотечественники XIX в. — Николай Данилевский, Константин Леонтьев, в меньшей степени Алексей Хомяков. Н.Данилевский ввел концепцию культурно-исторического типа — замкнутого и самодостаточного. При всех ошибках, которые Н.Данилевский сделал и работе «Россия и Европа», его заслуга безмерна: он сделал возможной историю культур. К. Леонтьев первым до Льва Гумилева увидел возраст народа, этноса, т. е. движение каждого народа по восходящей (к «цветущей сложности») и нисходящей (к распаду).

Использовал ли все это Д. Андреев? Использовал, и этих авторов он, несомненно, знал. Так же как К. Леонтьев, он видел возможность полного исполнения народом своей сущности, своей задачи в Энрофе с исходом всего народа в вышестоящие слои, с поднятием его в сонм просвещенных данного затомиса. Д. Андреев оттенил христианское прочтение великолепной леонтьевской философемы, может быть, сам не подозревая этого. А. Хомяков, на которого Д. Андреев обратил, кажется, меньшее внимание, попытался первым объединить представления о регионированности, выдвинутые Н. Данилевским, и об эволюции, к которой он стремился как христианин, как человек, глубоко чувствовавший Библию. И все же я убежден, что впервые это объединение удалось осуществить Д.Авдрееву.

После работы О. Шпенглера «Закат Европы» стало ясно, что античная цивилизация и культура закончены, исчерпаны, что термины «древний мир», «средние века» — нелепость. Затомисы Даниила Андреева — это уже постшпенглерианская наука. Номенклатура затомисов, метакультур возможна только после О.Шпенглера. Затем К.Зедльмайр, разрабатывая идеи О.Шпенглера, предостерег европейцев, что, обезбоживая культуру, они катятся к гибели. Это предостережение есть и у Д.Андреева. В последних строках последней главы «Розы Мира» он предостерегает от опасности стремления к всемирному тотальному господству уйцраора США Стеббинга. И наконец, отмечу А. Тойнби, первым в академической науке создавшего номенклатуру цивилизаций (или, по Д.Андрееву, метакультур), и Л. Гумилева, который окончательно «развел» региональную культуру (по Льву Гумилеву — «суперэтнос») и национальную культуру этноса (см. работу Л.Гумилева «Этногенез и биосфера Земли»).

Замечу, что О.Шпенглера Д.Андреев читал, а с работами Зедльмайра, Тойнби, Ясперса, Питирима Сорокина, Л.Гумилева не имел возможности познакомиться. Близость его с Джоном Толкиеном поразительна, они современники, лучшие свои работы писали одновременно, но ни один из них не мог знать о великом соратнике, обладающем таким же обостренным видением реальности зла.

Д.Андреев создал представление о метакультурах не только в системе восходящих и нисходящих слоев, а прежде всего в Энрофе, причем подробную их номенклатуру дает именно в Энрофе. Если обратиться к «Розе Мира» и «Железной Мистерии», можно увидеть, что Д.Андреев ясно видел как нисходящие, так и восходящие слои России вплоть до Небесного Кремля, но имел весьма относительное представление о восходящих и нисходящих слоях других метакультур. Так, он пишет, что, помимо просветленных, Небесный Кремль населен алконостами и сиринами, будущими ангелами, оговорившись, что затомисы других метакультур населены не менее прекрасными существами, и тем самым честно показывая, что не знает, каковы они. Кто-то ему сказал, что они не менее прекрасны, но он их не видел, в то время как Небесную Россию представлял себе очень ясно. Метакультурам дана номенклатура, и гораздо менее важно, что она расходится с тойнбианской.

В главе «Метакультуры» определяется понятие «сверхнарод» и приведено четыре варианта мифа сверхнарода. Первый вариант — «когда мы говорим о системе идейно насыщенных образов, воплощающих какое-либо многообъемлющее интернациональное учение, нашедшее свое выражение в преданиях и культе, в памятниках словесности и изобразительном искусстве, наконец, в кодексе нравственности, мы говорим о мифах великих международных религий…» Оставим на совести Д.Андреева (который очень любил Индию) причисление к международной религии сомнительного международного индуизма, важно, что он вкладывает в понятие этого мифа. Второй вариант — «когда мы говорим о строго координированной же системе идейно насыщенных образов, о системе отлившейся в определенную религию, игравшую в истории данного сверхнарода весьма значительную роль, но почти не распространившуюся за ее пределы, когда мы говорим о национальных религиозных мифах отдельных Сверхнародов: мифы египетские, древнеиранские, еврейские, древнегерманский, галльский и так далее…» Вторую категорию Д.Андреев «разводит» с третьей, о которой пишет: «мир образов столь же идейно насыщенных и тоже, может быть, связанных, хотя и не так тесно, с идеями религиозного и нравственного понятия, порядка, но не сложившихся в стройную систему, и отражающих ряд общих нравственных трансфизических или вселенских истин, общие мифы сверхнародов романо-католического, северо-западного протестантского, сверхнарода российского». Второй и третий очень трудно «развести». Я бы сказал, что, может быть, Д.Андреев ошибся, относя галльский (кельтский) миф ко второму варианту, а не к третьему. Четвертый вариант — категория национального мифа. Д.Андреев предвосхитил тем самым представление Льва Гумилева о суперэтносе, которым может быть великая культура, имеющая общий религиозный или культовый стержень, или, например, империя. Так, Россия суперэтнична как империя и создала суперэтническую российскую культуру, безусловно, имперскую. Вместе с тем русская культура принадлежит и к культуре восточно-христианской, которой должна быть отнесена, по Л.Гумилеву, к другой категории суперэтнического, по Д.Андрееву, — к другому разделу. Этого до «Розы Мира» не сделал даже Л.Гумилев. Если это удастся историкам культуры в наше время, то обязаны мы будем, безусловно, Д.Андрееву.

Мы можем, конечно, усомниться в точности воссоздания Д.Андреевым номенклатуры сверхнародов (19 завершенных и 15 трагически не завершенных затомисов), но я хочу обратить внимание на то, до какой степени неслучайными являются наименования затомисов. Некоторые названия малоизвестны. Любого образованного человека не удивит название Рай, Эдем. Но у Д.Андреева мы находим гораздо менее ординарные термины. Это Иалу — название затомиса Египта. Чтобы найти его, надо быть хорошо знакомым с египетской мифологией и представлять себе Небесный Нил, который называется Иалу и течет по полям Иалу в мире усопших. Эанна — название затомиса культуры Месопотамии, у Д.Андреева — вавилоно-ассиро-ханаанского. Эанна — название небесной и земной, неизвестно где находящейся прародины шумеров. Совсем не из учебников и названия Сумера или Меру. Д.Андреев пишет, что не знает, которое из этих названий следует считать более правильным. И то и другое слово используется по отношению и к горе, с которой в индийской мифологии начинается миротворение, и к древнейшему государству в Индостане в индийской исторической традиции. Оба эти названия существуют, но почти никто, кроме индологов, их не знает. Китай в отличие от Индии Д.Андреев детально не изучал, к конфуцианству относился плохо. Тем не менее удивительно точно и глубинно назван затомис китайской метакультуры: Шан Ти, только несколько искажена транскрипция. Правильно Шан Ди: Ди — это небесный, а Шан — название древнейшей китайской культуры; Поднебесная — основополагающий термин в историософии и в религии Китая как в конфуцианской, так и даосской системах. Д.Андреев не пропустил и Зервана, зороастрийского, даже, скорее, авестийского Рая, Рая иранской культуры. Поразительно, что он первым обратил внимание на особое существование эфиопской культуры, т. е. несостоявшегося африканского христианства. Он заметил и то, чего не замечали многие: если исламская культура одна, то христианских несколько.

Самым спорным для меня местом у Д.Андреева является то, что он говорит о культуре Северо-Запада, т. е. о том, что протестантский мир — самостоятельная метакультура. Но если читать внимательно, то это покажется менее странным, потому что Д.Андреев возводит протестантскую метакультуру к кельтской культуре, культуре ищущей Грааль (андреевский Монсальват)» Тойнби видел в культуре кельтов-христиан трагически незавершенную дальнезападноевропейскую культуру. Кельтской культурой занялись всерьез в середине XX в. Поэтому Д.Андреев мог обладать ничтожными сведениями о культуре кельтов, хотя интуитивно чувствовал ее присутствие в истории человечества.

Д.Андреев, безусловно, видит культуру регио-нированной, хотя пользуется сомнительным, с точки зрения христианина или мусульманина, термином «интеррелигия». Он позволил себе этот опасный термин несколько раз. Однако его интеррелигия — не смешение религий, а сумма проявляющих максимальное дружелюбие религий «правой руки», его Аримойя — затомис будущей «Розы Мира» — это один из затомисов, а не нечто, восстающее над всеми и их объединяющее, это некая еще одна данность метаисторического человечества. Наконец, поразительно, что в 3-й главе 3-й книги («Средние слои Шадайакара») много выше сакуалы затомисов им надстоят пять пирамид трансмифов величайших религиозных систем. Таким образом, единства человечества и всесмешения, от которого предостерегали все перечисленные мною мыслители от Дж.Вико до Л.Гумилева, отнюдь не происходит даже на уровне трансмифов. И лишь в более высоких слоях (как сказал бы представитель единобожия — в Боге) достигается единство человечества, с чем я думаю, трудно не согласиться.

Таким образом, все сказанное дает право утверждать, что при всех неточностях Д.Андрееву впервые удалось объединить идею о цикличности, регионированности великих культур с представлением о линейной эволюции человека. Только это эволюция не человечества, а Человека, обращенного к Творцу, Человека во взаимодействии с Творцом. Д.Андрееву удалось примирить регионированность бытия китайской историософии, арийского мифа с линейностью прогресса, о которой говорят пророки, и Евангелие, ибо человек совершенствуется, — и наступит конец времен. Поэтому то положительное, что сделал Даниил Андреев, перекрывает все, что может найти в его работе самый строгий и скептически настроенный адепт того или иного вероисповедания, заслуженно критикуя те или иные положения «Розы Мира». Я понимаю, что найдется достаточное количество полоумных, которым «Роза» будет в соблазн, которые сделают из нее псевдоевангелие — издержки возможны. Я теперь хорошо понимаю, что вся преисподняя взбесилась, и шел срыв за срывом, когда «Розу» готовили к печати.

Позволю себе еще несколько замечаний, относящихся к тому, что мне не удалось пока осмыслить, а, следовательно, разработать. Во-первых, Льва Гумилева упрекают в религиозной и культурной нетерпимости, Даниила Андреева — в чрезмерной терпимости. Я утверждаю, что «антисистема» Льва Николаевича и «религии левой руки», как их представлял Даниил Леонидович, — это одна категория, которую поэт интуитивно, а ученый аналитически вводят в науку и философию. Я не могу не заметить, что благодаря «Розе Мира» мы можем четко (и здесь важен личный опыт Д.Андреева) представить себе, что каждый человек и в наибольшей степени великий мыслитель и художник не свободен от аберраций. Он не свободен от аберраций близости, т.е. каждый человек остается человеком своей культуры, нации, эпохи и биографии. Мы, безусловно, видим следы написания «Розы Мира» в камере Владимирской тюрьмы в том, что Сталин примерещился ему страшнее и демоничнее Ленина. Мы не можем не видеть, что Д.Андреев — человек, воспитанный на литературе и историографии XIX в. Это проявляется и в представлении о мнимой тираничности Павла Первого, который выглядит у Д.Андреева страшнее, чем Петр Первый, и в упреке в духе народников и позитивистов Петру, который, дескать, должен был выдвинуть буржуазию. Подобные вещи — вполне естественные аберрации. Удивительная честность автора позволяет их замечать.

Но есть и аберрации второго рода — это помехи. Люди светлой судьбы, особенно люди, перенесшие тяжкие жизненные испытания, не подвластны инвольтациям темных сил. Но именно благодаря «Розе» я еще раз убедился, что в тех случаях, когда демонические силы не в состоянии подчинить себе творца, они создают ему помехи наподобие сетевых наводок, известных любому инженеру-электрику. Это нисколько не умалит достоинство автора «Розы», если вспомнить подобную помеху в творчестве блаженного Августина (его учение о предопределении), что не помешало Церкви чтить его как святого. На этом я хочу закончить.


Владимир Махнач — сотрудник ряда музеев, создатель первых отечественных курсов по истории культуры, читаемых в Московском архитектурном и Литературном институтах, обозреватель радиостанции «Радонеж».

Источник: Урания №1-93