Секретарь Клайва С. Льюиса, Уолтер Хупер, отправился лет десять назад в Рим и получил аудиенцию у папы Иоанна-Павла II. Когда появился папа, Хупер стал мучительно припоминать, на кого он так похож. Папа сказал, что очень любит Льюиса, они расстались, и вдруг Хупер понял: папа похож на Аслана, вот на кого.
Другой рассказ, тоже невыдуманный: отец Александр Мень неоднократно говорил и где-то, кажется, писал, что никто не смог изобразить Христа, удалось это одному Льюису, зато в виде льва. И тут задумываешься: а почему, правда, когда Христос появляется в каком-нибудь фильме, на него (намеренно пишу с маленькой буквы) смотреть невозможно? В частности, в фильме Дзефирелли, где один актер другого лучше, чахлый человек с какими-то люминесцирующими веками никуда не годится. Издалека — да; скажем, у Иордана, когда звучат слова об Агнце Божьем; но там нет лица. И смотрите, ни этому актеру, ни герою «Суперзвезды»срав-нение со львом нимало не подходит.
Слова Исайи про мирно сосуществующих животных почему-то всегда перевирают. Лев рядом с ягненком не лежит (там — волк с ягненком, барс с козленком, теленок, молодой лев и вол; а в 65-й главе — опять волк и ягненок, лев — один, он просто ест солому). Однако такие воплощения благородства и кротости очень точны. Честертон, применяя свой принцип сочетания несочетаемого, любил напомнить о льве, чтобы христианство не сочли беззубым. У других это получается не столь удачно — так, словно не было «…как овец среди волков». Поистине, прав один литовский патер, заметивший, что быть агнцем куда труднее, чем волком; да это и ясно. Беззубость — плохой образ, «зубов» у христиан действительно нет, равно как и когтей. У них должен быть позвоночник, причем не от себя, а от Бога, но это — совсем о другом. Кстати, насчет позвоночника — это все тот же Честертон.
Но, ничего не попишешь, Лев в Писании есть, мало того — Христа называют Львом из колена Иудина. Когда-то мы с одним человеком говорили и прикидывали, можно ли назвать львом св.Франциска. Конечно, нет. Св.Людовика IX — да, а «зеркало Христа» — ни в коей мере. И нам пришло в голову, что, в сущности, Франциск похож не на Христа, а на человека, в котором живет Христос. Он зеркало не Христа, а Нового Завета. Иначе и невозможно, ведь мы умаляемся как дети, иначе будем мерзко самоуверенны. Один Христос умалился самим Вочеловечением и на ребенка не похож. Слова вроде «когда Он лишь меньшой из взрослых» — дань представлениям прошлого века, которые дошли до полной нелепости в эпоху той же «Суперзвезды». Другое дело, что «взрослый» — еще и синоним слов «суетный» и «важный», то есть ветхий, мирской.
Тогда Христос не меньшой. Он просто не из них.
Посмотрим на Туринскую плащаницу. Такого сочетания строгости и смирения у людей не бывает. Мы не имеем на него права, мы небезгрешны. Если кто-то попытается эту строгость выражать, получится в лучшем случае угрюмость. Мы не знаем, улыбался ли Христос, хотя интонация многих фраз Его передает в любом переводе особый юмор, который чаше всего связывается в памяти с мудрым и чистым евреем. А теперь представьте себе человека, только человека, который вообще не улыбается. Он по меньшей мере невежлив.
Словом, нам сказано быть агнцами среди волков, а в преображенном мире волки лягут смирно, как кошки — но и все. Мы не львы. А как же папа Иоанн-Павел? Тут заключена некая тайна. Сам по себе он славянин атлетического типа, вроде какого-нибудь лыжника. Без благодати этот человеческий тип в его годы (вообще-то, и гораздо раньше) совершенно грубеет. Но и папа, и отец Александр Мень (кстати, сангвиник, что не лучше и не хуже) имеют сходство со львом, и не просто со львом, а со Львом из колена Иудина. Оба они священники. И тут вспоминается, что совсем недавно, на Троицу, священник, его не было видно из-за толпы, возглашавший: «Кто Бог велий яко Бог наш?», голосом походил на льва. Значит, вот что! Это в жизни мы овцы, в литургии мы — львы, все мы, люди, взятые в удел, царственное священство.

Источник: Урания №4-96