Прошло пять лет со времени выхода моей первой книги стихов, а я все еще была далека от того, чтобы в полной мере отдать дань тому важнейшему переживанию ранней юности, которое столь неожиданно привнесло совершенно новое измерение в мою прежде такую обычную жизнь.
Я чувствую, что обязана выполнить эту нелегкую для меня задачу из любви к тем, кто, подобно мне, чувствует себя потерянным и одиноким в современном, «первобытном» мире;
Теперь, по прошествии пятидесяти пяти лет, я хочу рассказать о событии, которое произошло на заре моей юности в течение нескольких секунд и с тех пор оказывало влияние на каждый день всей моей теперь уже такой долгой жизни.

* * *

Я не знаю, сколько дней провела на кампусе* до той ночи, когда однажды проснулась примерно в час тридцать и уже не смогла заснуть. Обычно я спала как убитая. Но тут! Я ворочалась с боку на бок, пока, наконец, не встала и, выглянув в окно, не решила отправиться погулять.
Я надела голубое ситцевое платье, которое затем долгие годы оставалось моим самым любимым. Я сшила это платье сама; мама и моя любимая тетя научили меня шить, чтобы я могла всегда хорошо выглядеть, не тратя слишком много.
И вот я шагаю, вдыхая свежий предрассветный воздух, ощущая под ногами нежную землю и упругость травы. Спустившись под горку, я миновала белое двухэтажное здание Летнего факультета и недалеко от края кампуса обнаружила тропинку, которой редко пользовались. Я свернула по ней к небольшому поросшему эвкалиптами холму. Слева от меня находился огромный розарий. Мириады роз всех мыслимых оттенков стояли в полном цвету; но я лишь смутно различала их в предрассветном тумане.
Двигаясь по тропинке, я стала не спеша взбираться на холм, и в нос ударил терпкий запах эвкалиптов.
Наконец, я решила передохнуть под большим деревом. Я наслаждалась прекрасным видом, открывающимся передо мной. Невдалеке я увидела плотника в белой рубахе и услыхала стук его молотка: он сколачивал раму для нового дома. Ближе ко мне, на незасеянном лугу паслась большая бурая корова. Мне пришла мысль о значении коров для женщин, особенно тех, которые не способны сами кормить своих детей. Затем я подумала о взаимосвязи между коровой и этим заброшенным полем, на котором она так мирно паслась. Я подняла комок земли, и мне вспомнились словах Эмерсона, что тот, кто по-настоящему поймет каплю воды, сможет понять океан. Я перекатывала комок земли в пальцах и думала: если я по-настоящему пойму этот комок, то смогу понять и всю Землю.
Мысли перескакивали с предмета на предмет… Почему-то теперь это было уже что-то из области химии, насчет положительной и отрицательной энергий.
И тут внезапно, как если бы слова «положительный» и «отрицательный» повернули некий выключатель, я осознала, что позади того места, где я сижу, мягко засиял золотой свет, и отчетливо услышала нежный мужской голос, который произнес слова: «Не бойся»…
Теперь меня больше всего поражает то, что я этому даже не очень удивилась. Обернувшись, я огляделась вокруг. Ничего необычного видно не было, и я продолжала спокойно сидеть, наслаждаясь утром. Солнечные лучи все сильнее пробивались сквозь утренний туман, и я ощущала тепло наступающего дня.
Взглянув на часы, я поняла, что пора возвращаться. Встав, я отряхнула платье и двинулась в обратный путь.
Приблизившись к зданию факультета, я увидела нескольких преподавателей, о «чем-то споривших на крыльце, и, подойдя ближе, осознала, что на улице необычно много народу. Кто-то окликнул меня и спросил, слышала ли я новость.
Так я узнала, что утром того дня Гитлер вошел в Польшу.

* * *

Событие, произошедшее со мной в то далекое утро, стало тем иррациональным материалом, о котором я подсознательно боялась писать. Оно было синхронистически связано с последовавшими за этим годами Второй мировой войны. Война была официально объявлена через год, когда японцы атаковали Пирл-Харбор…
К тому времени относится мой первый поэтический опыт:

Я рыбешкой стать мечтаю иногда,
нежной, плавной и текучей, как вода,
чтоб во все морские бездны заглянуть,
не тревожась, где окончится мой путь…

Особенно сильное впечатление произвели на меня тогда работы Марии-Луизы фон Франц, которая была соратницей Юнга с восемнадцати лет (с 1935 г.) и до самой его смерти…
Именно из-за фон Франц я решила в 1983 г. принять участие в конференции по трансперсональной психологии в швейцарском городе Давосе. Доктор фон Франц делала на ней доклад, названный «Трансформация Берсерка, или единение психических противоположностей».
В качестве примера она использовала историю Никлауса из Флю, которого Юнг назвал единственным швейцарским святым. Юнг писал о брате Никлаусе, затворнике, жившем в XV веке, который трудился только над тем, чтобы самому достичь совершенства, но на деле спас от хаоса свою страну.
Брат Никлаус родился в трудное для Швейцарии время, 21 марта 1447 г., в семье зажиточного крестьянина. В возрасте 30 лет он женился и стал отцом десяти детей. В течение четырех лет являлся местным судьей и членом деревенского совета. Однако в возрасте 45 лет Никлаус впал в глубокую депрессию. Очевидно, он рвался уйти от семейной жизни, чтобы полностью посвятить себя религии.
В конце концов Никлаус убедил жену отпустить его и отправился странствовать по миру пилигримом. Но недалеко от швейцарской границы с ним случилось несколько происшествий и его посетило важное видение. Это вынудило его вернуться домой. Там с помощью друзей и родных он построил в лесистом ущелье маленькую обитель отшельника, где и оставался до конца жизни, проводя практически все свое время в Строгом посте.
Клаус имел многие видения и постепенно приобрел славу мудрого советчика. Иногда у его обители собирались сотни людей, стремившихся поговорить с отшельником.
Ему было 64 года, когда Швейцария оказалась на пороге гражданской войны. Один из священников ночь напролет скакал к хижине Никлауса и умолил его попытаться помирить враждующие стороны. Тот согласился… Клаус не сказал этим людям ничего особенного. По мнению фон Франц, он сказал лишь то, что подсказывал обычный здравый смысл и что мог бы сказать любой старый крестьянин. Но таков уж был авторитет присутствия Клауса, что враждующие стороны неохотно, но покорно подчинились ему и уладили спор.
Фон Франц особо подчеркнула, что, начнись война, в нее вмешались бы Австрия и Франция, и Швейцария, скорее всего, навсегда исчезла бы с карты мира. Эта история отнюдь не легенда, а достоверный исторический факт. Сила косвенного политического влияния Клауса и мощь его личности раскрылись в момент кризиса. Само присутствие святого заставило людей послушать его совета.
Фон Франц рассказала эту историю, чтобы обратить наше внимание на хорошо известную в Швейцарии историю видения Клауса. Вслед за Юнгом она считала, что это видение объясняет причины его столь мощ-ного влияния.
Эта история такова: «Клаусу видится, что к нему подходит человек в шляпе, похожий на пилигрима, и Клаус осознает, что он пришел с Востока или издалека. Он останавливается перед Клаусом и поет: «Аллилуйа!». Клаус спрашивает странника, кто он и откуда пришел. Странник отвечает: «Я пришел оттуда» и не хочет больше ничего добавить. Клаус видит, что его облик изменился и теперь на нем серебристо-голубая накидка.
Клаус смотрит на странника, а странник — на Клауса. В этот момент происходит чудо: гора Пилатус раскалывается, и земля разверзается так, что Клаус чувствует, будто перед ним раскрылись грехи всего мира.
Он видит множество людей. За ними появляется Истина, но люди отворачиваются от нее, их сердца поражены недугом — опухолью величиной с два кулака. Это эгоизм, который искушает людей так, что они уже не могут вынести взгляда Истины, жгущего их как огонь. Они бегут от нее в разные стороны и, наконец, убегают совсем, а Истина остается.
Лицо пилигрима меняется, и Клаусу хочется смотреть на него еще и еще. Он опять видит его таким, как в начале, но одежда странника снова изменилась, на нем как бы надета медвежья шкура, которая сияет золотыми искрами. Глядя на исполненного благородства странника, Клаус понимает, что тот сейчас уйдет и спрашивает: «Куда ты идешь?». Тот отвечает: «Я пойду по свету», — и больше не произносит ни слова.
Глядя ^след уходящему страннику, Клаус видит, что медвежья шкура сияет, как остро отточенный меч, блики от которого играют на стене.»
Фон Франц отметила, что детальная интерпретация этого видения заняла бы много часов. Странник, явившийся Клаусу, — это образ Самости, того, что Юнг называл «Я» ( в противоположность эго). Этот образ показывает внутренний духовный стержень Клауса. Хотя странник произносит библейское «Аллилуйя!», одежда характеризует его как Вотана, германского бога войны, истины, экстаза и изначальной, идущей от земли мудрости.
Согласно мифам, Вотан всегда являлся людям в виде странника с горящими глазами, в серо-голубом плаще и широкополой шляпе. Другие мифы говорят о том, что он мог изменять свой вид. В видении Клауса пришелец явился с Востока — места, откуда приходят Свет и Откровение. Странник поражает Клауса тем, что Юнг называет «абсолютным знанием», присущим бессознательному. Более того, Клаусу передается чувство бесконечной любви, описанное им как сосуд, доверху наполненный медом.
Фон Франц отметила, что мед интерпретируется как безусловная взаимозависимость и взаимосвязанность всего со всем, которую Юнг называет «объективной любовью», в отличие от обычной любви, полной проекций эго и желаний.
По мнению фон Франц, самым необычным элементом видения Клауса является медвежья шкура, которую носит пилигрим. Эта деталь указывает на Вотана, которого также называют Медвежьей Лапой или Богом берсеркеров.
У древних германских племен носить шкуру медведя означало быть «берсеркером». Дар берсеркера передавался по наследству в семьях германских воинов. Это дар божественного экстаза, когда душа покидает тело в виде медведя, и ее видят затем сражающейся на поле боя. Чем тяжелее битва, тем больше яростная энергия, питающая берсеркера.
Для фон Франц это видение указывает на медвежий аспект личности святого пилигрима как на опасную, звериную тень «Я».
В одном из писем Юнг так говорит об этом видении: «Человек, исполненный мана, ноуменальной энергии, превосходит обычного человека не только в высшем плане, но и в земном. С одной стороны, он мистический пилигрим, а с другой — медведь, шкура которого несет «блеск золота», или, по представлениям алхимиков, «новое просветление».
По другому замечанию Юнга — Клаусу нужна была звериная холодность чувств, чтобы освободиться от семьи и следовать своим религиозным устремлениям.
Юнг предположил также, что видение может указывать на то, что Клаус освободился от своей звериной тени, несмотря на страдания, с которыми это было сопряжено, и его низшее начало, соединенное с высшим, предстало исцеленным, чистым и целостным.
Берсеркер в видении Клауса соединяет несоединимые, казалось бы, противоположности: дочеловеческую дикость и христианскую духовность, ярость воина и христианскую этапе — любовь ко всему человечеству. По мнению Юнга, лишь долгие годы полной внутренней самоотдачи религиозной жизни позволили Клаусу соединить в себе эти противоположности. Внутренняя сила личности, интегрировавшей в себе собственные противоположности, создала вокруг Клауса ауру такой силы, что самим своим присутствием он смог убедить сограждан сохранить мир и спас страну от хаоса междоусобицы.
По словам Юнга, лишь перестрадав предельные крайности проблемы противоположностей, человек может иногда спонтанно стать тем обиталищем, где встречаются божественные противоположности. В видении Клауса божественные противоположности становятся единым целым, и оно исполнено… любви. Целостный человек излучает именно любовь, а не собственные комплексы или импульсы.
Фон Франц и Юнг, как позднее Кэмпбелл, отмечали, что всем людям присуща внутренняя идея героя, идеального человека, и усилия всех мировых религий направлены на воспитание эго. Юнг указывает на этот образ героя, обнаруживаемый им во всех культурах. Символ этого героя назван им Антропосом и представляет аспект коллективного бессознательного, который проявляется в интегрированном виде в индивидууме, благодаря особому, присущему данной культуре и этносу воспитанию.
Эдингер считал, что жизнь и труды Юнга имеют эпохальное значение для человечества, потому что, соединив изучение человеческой психики с алхимическими исследованиями, он пришел к новому, всеобъемлющему образу Антропоса. Этот образ, являющийся центром всех религий, для Юнга не должен всегда и во всем быть только лишь добром, но соединяет в себе противоположности добра и зла, как философский камень мудрости у алхимиков.
«Представляется, — писал Юнг, — что роза, окрашенная кровью алхимического искупления, берет свое начало в мис-тицизме Розы, проникшем затем в алхимию. Он отражает целительную силу Эроса, исходящую от самого праведного человека, который может быть ничем иным, кроме того, чем является…
Он не может быть Христом, ибо Христос Своей кровью уже искупил грехи мира… Скорее это алхимический спаситель Вселенной, представляющий еще бессознательную идею целостного и совершенного человека, который приносит то, что, очевидно, оставила незавершенным жертвенная смерть Христа, а именно — освобождение мира от зла… Его кровь — это психическая субстанция, проявление определенного типа Эроса, который объединяет и индивидуума, и множество людей в знаке Розы и делает их единым целым».
Юнг указывал, что толчок к возникновению движения розенкрейцеров в XVI веке был дан алхимиками. Подобные движения, как и возникновение христианской благотворительности, всегда указывают на соответствующие изъяны в социальной жизни, которые они призваны компенсировать.
Фон Франц отметила, что сегодня общество» пренебрегает чувствами, весь мир Эроса, любви находится в небрежении и многое зависит от того, разовьют ли люди всего мира свои чувства и социальный Эрос. Тогда они смогут решать конфликты не только при помощи силы и страха Эрос — это архетипическая сила, недоступная интеллектуальному пониманию.
Наши бессознательные коллективные представления основываются на предположении, что для других хорошо то, что хорошо для Нас. Это инстинктивные узы, соединяющие всех людей. Однако это архаическое единство не учитывает огромного многообразия различных личностей. Сегодня мы только начинаем болезненно сознавать, что окружающие не всегда ведут себя согласно нашим ожиданиям.
Мы должны осознать, что наши предположения и суждения относительно других людей справедливы не для них, а лишь для нас самих.
Фон Франц говорила о четвертой стадии, которую она назвала личностным соединением судеб избранных людей через высшее «Я». Это будут взаимоотношения с Самостью другого человека, с его целостностью, а не отношения на уровне эго.
Только Любовь, а не разум, способна понять до конца другого. Для нее нет расстояния, а есть неизменное присутствие. Это таинственное нечто, делающее возможной любую подлинную встречу между людьми. Такие отношения могут возни-кнуть между учителем и учеником или чаще всего между мужчиной и женщиной, которые представляют собой крайние противоположности внутри человечества. Согласно Юнгу, мы должны, подобно Клаусу, научиться соединять эти противо-положности внутри самих себя, а иначе мы всегда будем оказываться перед угрозой возникновения войн вокруг нас.
С христианской точки зрения, видение Клауса показывает Божественного Гостя, соединенным с древним германским богом экстаза, Любви и Духовной верности. Видение Клауса дает ему ощущение, что для него открыто все сущее между небом и землей.
Юнг отмечает, что ощущение обладания абсолютным знанием типично для многих переживаний высшего «Я». Более того, это видение сопровождалось у Клауса переживанием чувства бесконечной любви, которую символизирует сосуд, доверху наполненный медом.
Мне трудно до конца объяснить, почему в 1986 г., спустя три года после того, как услышала историю Клауса, я увидела этот важнейший для меня сон. Очевидно, всем нам нужно немало времени, чтобы ассимилировать новый для нас материал.
По материнской линии во мне течет германская кровь, и, возможно, дар берсеркера перешел ко мне по наследству. Теперь, обдумывая случившееся, я считаю, что этот сон был кульминацией многих лет тяжелого напряжения. Он побудил меня систематизировать мои прежде разрозненные записи и попытаться составить из них книгу.
Краткое содержание сна таково.
Во сне я вижу, как ко мне по снегу движется медведь. Он идет прямо, как человек. Рядом со мной люди, мы — на вер-шине горы. При виде медведя все разбегаются.
Я смотрю, где бы укрыться, но не двигаюсь с места. Это существо приближается. На нем замечательное одеяние из кожи голубовато-серого цвета, на котором Местами видны желтоватые иероглифы (обдумывая сон позднее, я решила, что это скорее свет, просвечивающий сквозь одежды). Кажется, он понимает, как мне нравится его одеяние. Он спрашивает, хотела ли бы я его иметь. Я испугана, смущена и отвечаю: «Оно мне велико». Он подходит ближе: «Нет, оно не будет велико. Попробуй, примерь».
Мне становится страшно, когда он подходит совсем близко. Я застываю и не могу пошевелиться. Он кладет одежду мне на плечи; она состоит из двух половинок и похожа на тунику. На плечах застежки, скрепляющие половинки. В это время я осознаю, что он не так высок, как я думала, а примерно моего роста и телосложения. Я говорю, что не могу позволить себе такую дорогую одежду.
Каким-то образом он дает мне знать, что одеяние стоит 30 долларов. Я спрашиваю, могу ли попросить деньги у мужа. Подходит муж и дает мне две бумажки: 20 и 10 долларов.
Я отдаю их медведю, и тот исчезает. В конце сна я тревожусь: вдруг медведю снова понадобится его одежда.
Записывая этот сон, я как-будто уже знала, что не должна тревожиться об этом. Кажется, эта реакция связана с моей привычкой чрезмерно беспокоиться о других. Я должна принять эту одежду как настоящий’ дар.
Но главное последствие этого сна — это необыкновенная уверенность в том, что, когда я стану носить эту одежду, она полностью изменит мою личность. Я стану отчаянно смелой, бесстрашной и непобедимой!
В другой версии этого сна я написала: «Я действительно осознаю, что если когда-нибудь решусь носить это одеяние. Это будет означать, что я являюсь абсолютно бесстрашным, смелым и непобедимым существом». Я почувствовала, что сон укрепил мою веру в то, что я двигаюсь в правильном направлении вдоль нити, соединяющей меня с иной, необычной реальностью…
Почему я использовала для этой книги подзаголовок «Наше голографическое наследие»? Задолго до 1987 года я столкнулась со словом «голограмма». Я была потрясена. Само слово предполагало, хотя бы как ме-тафора, как можно лучше понять захлестывающий нас поток впечатлений.
Меня поразило то, как работает голограмма: каждая частица содержит изображение всего предмета, и это означает, что мельчайшая часть содержит информацию о всей голограмме…
Похоже, что прежде всего прочего все религии мира говорят нам: «Не бойтесь…» (Ин. 6:20). Эта книга написана кровью всей моей жизни о том, как я была прямо-таки брошена в ситуацию, заставившую меня принять и понять, как подобные вещи могут происходить в обычной жизни обыкновенного человека. Я никогда не узнаю тайны того, кто заставил меня услышать так ясно эти слова* «Не бойся…». Очевидно, мое подсознание и неким образом Вселенная старались подбодрить меня и дать мне силы для этой смелой, для меня по крайней мере, попытки передать то, что я символически ощущаю как «Мудрость Розы» или, говоря более языком левого полушария, «наше голографическое наследие»…
Мое собственное видение началось с того, что за спиной у меня безмолвно загорелся свет. Эти несколько мгновений обладали такой силой, что я оказалась в положении человека, которого несмотря на сильнейшее сопротивление, буквально заставили стать существом «Нового века».

Тех, кому неведомы слезы, не тронет нежность.
Не знакомый с одиночеством не отдаст себя.
Одиночество и трагедия — главные аккорды человеческой симфонии
«Сострадание.«

***

Звезды на орбитах знают
свой путь. Пальцы корней понимают, куда им расти. Вот деревья, листья которых вытягиваются рядами, и цветы, доверчиво
раскрывающие свои лепестки.
Быть может, ты и я потеряли чувство пути?

* студенческом городке (прим. пер.) *

Источник: Урания №5-95