Хьюстон Джин

Недостающее мифическое звено (окончание, начало в №1-98)

 

Мы заканчиваем публикацию фрагментов из новой автобиографической книги Джин Хьюстон «Мифическая жизнь», начатую в двух предыдущих номерах «Урании». Джин Хьюстон, крупнейший американский психолог, автор пятнадцати книг, консультант ООН и других международных организаций, основатель «Mystery Schoob — организации, в которой учат истории, философии, психологии, мифологии и занимаются многими ас-пектами развития личности. Осенью 1998 г. Джин планирует впервые посетить Россию.

 Перевод с английского Владимира Непомнящего и Льва Оборина

Джин ХьюстонИюнь 1985. Джозеф Кэмпбелл и я вместе проводим семинар в Санта-Барбаре. Джо только что показывал, как в любой цивилизации миф выполняет четыре основные психологические и социальные функции.
— Во-первых, — говорит он — миф открывает нам трансцендентные миры и вечные формы. Во-вторых, он дарит нам искусство, музыку и поэзию, чтобы с их помощью мы могли выразить то, что мы жители огромной вселенной, полной значения и смысла. Миф дает пробуждающемуся сознанию откровение о силе источника, питающего это сознание. В-третьих, миф говорит нам, что где бы во времени и пространстве, в какой бы культурной среде мы ни находились, ритуалы жизни и смерти имеют моральные корни. Когда эти ритуалы перестают действовать, у человека возникает чувство отчуждения от общества и он начинает отчаянно искать замены утраченному смыслу некогда могущественных мифов. Такие люди становятся мелочными, уходят в себя с головой, готовы даже идти на соглашательство с тоталитарными режимами. Всеобщий переход к той или иной форме фундаментализма сводит сознание к узкому (хотя и успокаивающему) представлению о том, как «устроен мир». Часто люди меняют одну мифологию, которую вроде бы переросли, на другую, отражающую еще более древнее мировоззрение. Тогда обществу грозит движение вспять и возврат в прошлое.
— Четвертая и наиболее важная функция мифа, — говорит Кэмпбелл, состоит в том, чтобы способствовать сосредоточению и раскрытию индивида в единении с собственным «Я» (микрокосмом), культурой (мезокосмом), вселенной (макрокосмом) и пан-космическим единством, высшей созидательной Тайной, которая лежит «одновременно вне и внутри самого индивида, а также всех вещей».
Затем Джо обращается ко мне и спрашивает:
— Как ты понимаешь природу мифа, Джич?
Обращаяясь к нему и к нашим слушателям, говорю:
— Для меня миф — это нечто такое, чего никогда не было, но что тем не менее постоянно происходит.
— Ну что ж,- отвечает Джо,- тогда пусть происходит. За двадцать лет до смерти Джо мы с ним вместе
провели несколько семинаров, посвященных мифу, архетипу, символу и душе. Джо рассказывал истории про богов и великие мифы, а я изобретала процессы, с помощью которых студенты могли пережить эти мифы и реальности в самих себе. Кэмпбелл всегда удивлялся тому, как легко возникают эти переживания, сколь наполнена мифом и архетипом душа самого заурядного человека.
— Когда я работаю с тобой, Джин, я вижу маски богов на лицах всех наших слушателей. Как это происходит?
— А разве может быть иначе? — отвечаю я и многозначительно добавляю, — У меня великий учитель.
На этот раз Джо решает рассказать историю о Парсифале и поисках Грааля. После его чудесного рассказа я приступаю к своей части — ? стивному погружению в миф как преобразующему путешествию, цель которого исцеление себя самого и всего общества.
Всякий раз, когда общество находится в состоянии краха или того, что я называю все системным переходным периодом, возникает необходимость в общественной перестройке, осуществить которую может только миф. При этом миф отнюдь не должен быть новым; напротив, он может быть старым, но рассматривается уже под другим углом зрения. Решения многих проблем, которые мы видим во вне, могут быть найдены только внутри. Миф содержит внутренние решения, в хранимой и драматической форме, поэтому он помогает сделать это открытие, указывая нам пути в будущее. В последние десятилетия наблюдается рост интереса к легендам артуровского цикла, ученые книги и романы, пьесы и мюзиклы, кинофильмы и телесериалы, эзотерические общества и новейшие компьютерные игры полны версий этих историй. Почему? Да потому, что истории об Артуре и его рыцарях обращены к нашему чувству чуда, пробуждают наши воспоминания о том, чего никогда не было, но что тем не менее постоянно происходит и, что еще важнее, дает нам средства, позволяющие превратить пустыню в цветущий сад. Возможно, поэтому Джозеф Кэмпбелл и писал об этих историях так часто.
В рамках артуровского канона есть один особенно интересный эпизод: это — история о Парсифале и загадочной болезни Короля-Рыболова, хранителя тайны Грааля. Страдает не только король, все вокруг него превратилось в руины, рассыпаются дворец, башни, сады. Животные не дают потомства, деревья и растения не приносят плодов, ручьи пересыхают. Многие пытаются исцелить короля, но, увы, безуспешно. Ко двору день и ночь прибывают рыцари, и каждый из них первым делом справляется о здоровье короля. Однажды в поисках ночлега мимо проезжает молодой рыцарь по имени Парсифаль. Он видит лежащего в лодке человека, который удит рыбу. Человек направляет рыцаря к замку, где тот найдет кров. Сначала Парсифаль не может разыскать замок и начинает подозревать, что рыбак над ним подшутил. Но вдруг рыцаря окружает сияние, и его глазам предстает замок. В замке Парсифаля встречают так, словно давно ждут, и отводят к королю, который, конечно же, оказывается рыбаком, которого тот уже видел. Раненая нога причиняет королю такое страдание, что он может только ловить рыбу.
Парсифаля приглашают на великолепный обед. Он любуется прекрасной Чашей, или Граалем, который вносит прелестная девушка. От Грааля струится такой ослепительный свет, что перед ним меркнет сияние множества свечей. Парсифаль страстно желает расспросить о Граале, но как вновь посвященный рыцарь помнит наставления учителя о том, что хороший рыцарь не должен быть любопытным. Ложась спать, Парсифаль решает, что утром непременно расспросит кого-нибудь о чаше. Проснувшись, он обнаруживает возле себя свои латы, но никого, кто мог бы помочь ему их надеть, рядом нет. Страстно желая задать свой вопрос, Парсифаль мечется по замку, стучится во все двери: «Прошу вас, расскажите мне о Граале!» Но никто не отвечает, замок пуст. Тогда Парсифаль выбегает во двор, садится на коня и скачет к разводному мосту, который уже поднимается, когда рыцарь подъезжает к нему. Пришпорив коня, Парсифаль перелетает через ров. Правя поводьями, он поворачивается лицом к замку и умоляет: «Эй, кто-нибудь! Я должен спросить у вас!» Но ответа нет.
Упустив возможность, Парсифаль впадает в отчаяние и годами исполняет свой рыцарский долг без всякой страсти. Но однажды, пройдя через множество испытаний, смелых поступков и добрых дел он возвращается к замку Грааля, куда его отводит уродливейшая, но мудрейшая из женщин. Пренебрегая придворным этикетом, он направляется к королю и без всяких предисловий спрашивает: «Где Грааль?» (в других версиях легенды — «Кто служит Граалю?») Ему тотчас показывают Чашу, и, глядя на нее, он падает на колени и молится о конце страданий короля. Поднимаясь, Парсифаль обращается к королю Анфортасу и спрашивает: «Что мучит тебя, мой дядя?» В то же мгновение все преображается. Король, исцеленный, встает с постели, к которой был прикован болезнью, и видно, что от его тела исходит чудесный свет, о котором поэт сказал: «И ни один, кто от рождения красив, не мог с Анфортасом, восставшим от болезни, сравняться во красе».
Но исцеляется не только король. Снова текут ручьи, распускаются цветы и деревья, животные дают потомство, а в сердцах людей пробуждается радость. Нескольких слов, сказанных Парсифалем, достаточно, чтобы возродить всю природу, и пустыня превращается в цветущий сад.
Спрашивая: «Где Грааль?», Парсифаль по сути задает вопрос: «Где Верховная реальность, средоточие жизни, источник Бытия, способности творить?» До него никто и не думал задать этот главный вопрос, и мир погибал от недостатка воображения и отсутствия смелости. Возникшая в результате пустыня печально похожа на наш мир. Мы смотрим вокруг себя и видим угрозу массового уничтожения, угрозу свободе и независимости личности, перенаселение, жестокое обращение с женщинами и детьми, растущую безработицу. Повсюду находим наступающую пустыню загрязненного воздуха, воды и почвы, истощения ресурсов, огромных потоков информации, угнетающе действующих на человека, и нашу незащищенность от краха и обесчеловечивания простого труда, упадок семьи.
Еще одна пустыня скрывается за разрастанием государственных мегаструктур, создающих огромную пропасть между общественной и частной жизнью, так что политическое устройство кажется оторванным от ценностей и реальности жизни индивида и индивид не считает политический строй ни морально оправданным, ни законным. Именно такой свет проливает миф о Парсифале на наше время. Однако вместе с тем миф открывает нам мощные исцеляющие душу способы превращения в сад пустыни в нас самих и в нашем обществе. Ибо все мы раненый Король-Рыболов, каждый из нас Парсифаль, и каждый человек — Грааль, наполненный святой жизнью.
В мифических странствиях, подобных путешествию Парсифаля, важную роль играет Тень. В психологии она указывает на подавленные, отрицаемые и непризнанные стороны нашего «Я». Когда эти качества Тени признаются и согласуются, человек часто переживает обогащение и расцвет своей личности. С незапамятных времен миф и мифическое знание служили для уравновешивания Тени и Света в индивидах и в культурах. Мы утрачиваем свою сущность и губим наши души, видя в наших жизнях лишь негативное, редко замечая скрытую энергию, которую те содержат. Освобожденная и устремленная к высшей цели энергия, удерживаемая Тенью, может стать источником наших лучших качеств и стержнем нашей сущности.
Чтобы показать силу Тени, моя помощница Пегги Рубин и я разыгрываем на семинарах еще одну историю из артуровского цикла, основанную на поэме XV века «Женитьба сэра Гавейна на даме Раньель». Существует несколько версий этой чудесной истории, и мы составили свою версию из ранних текстов, позволив себе известную вольность в обращении с оригиналом. Тем не менее основа истории архетипична.
Однажды король Артур отправляется на охоту со своим любимым племянником сэром Гавейном. Сэр Гавейн, безупречный рыцарь, преданный и отважный, чистый в словах, помыслах и делах. Он выручает дев в беде, заботится о престарелых дамах, разоблачает несправедливость и всюду несет правду и утешение. Еще он очень красив — его волосы сияют подобно солнцу. В тот день люди короля не были вооружены, одеты лишь в зеленое платье. Преследуя оленя, Артур оказывается на лесной поляне (в некоторых версиях — у речной переправы), через которую он не может пройти, потому что перед ним вырастает рыцарь-великан, которого зовут сэр Громер Сомер Жур.
Великан говорит:
— Ага, Артур, а с ним и Гавейн. Давненько я поджидаю вас — с тех пор как вы отторгли от моих вла-дений эту землю. Что ж, придется вам сражаться со мной. Сыт я по горло этой камелотной дребеденью. Я вас убью и разрублю на куски. Ну же, бейтесь со мной! Я один, а вас двое!
— Подожди минутку,- проговорил король Артур,- ведь ты рыцарь, не так ли?
— Конечно, рыцарь, разве не видно?
— Ни один честный рыцарь не станет биться с безоружными.
— Вздор, — ответил великан — Ладно, вот вам испытание. Даю вам год. За это время вы должны найти ответ на один вопрос.
— Что ж, испытание нам по душе — говорит король Артур — Каков твой вопрос?
— А вопрос мой таков… — тут великан усмехнулся, предчувствуя торжество и нагоняя на рыцарей страх. — Вопрос мой таков: чего по-настоящему хотят женщины?
— Только не это! — в один голос воскликнули Артур и Гавейн.
— Итак, если у вас через год не будет правильного ответа на мой вопрос, вам придется биться со мной, и я вас непременно убью. Потом разрублю на части и брошу псам. Тут-то и придет конец вашей болтовне у Круглого Стола…
Великан продолжал неистовствовать, и король Артур и сэр Гавейн отправились прочь. У сэра Гавейна возникла хорошая мысль. Он предложил королю Артуру разойтись в разных направлениях, посещать чужие страны и задавать вопрос всем, кого встретят, особенно женщинам. Каждый должен записывать ответы в большую книгу. Затем они встретятся, сравнят записи и до истечения срока выберут верный ответ. И вот почти год король Артур и сэр Гавейн задавали женщинам один и тот же вопрос.
— Простите, мадам, чего по-настоящему хотят женщины?- вопрошает сэр Гавейн красивую матрону в торговом городе.
— Чего мне хочется по-настоящему, так это милую шубку да еще милого муженька в придачу.
— Девочка, чего по-настоящему хотят женщины?
— Хочу, чтобы кто-нибудь поколотил моего брата.
— Здравствуйте, почтенная старушка! Чего по-настоящему хотят женщины?
— Эх, молодой человек, молодой человек. Если бы кто-нибудь принес мне кусочек рулета с луком и миску горячего супа, перемыл всю посуду и подоил корову — лучшего и придумать нельзя.
Наконец, оказавшись в улице красных фонарей, сэр Гавейн увидел хорошенькую Маргариту и задал ей все тот же вопрос. Она же, закатив глазки, отвечала:
— Неужели думаешь, что я скажу тебе, милок?
— О Боже, — произнес добрый рыцарь и уехал в монастырь, где встретил святую мать Хильдегарду.
— Мать Хильдегарда, блаженная госпожа, чего по-настоящему хотят женщины?
Святая погрузилась в задумчивость, молитвенно сложив руки. Наконец, она вздохнула и ответила:
— О сын мой, неужели ты думаешь, что я знаю? Сэр Гавейн отправился ко двору и задал вопрос ко-ролеве Гвинивере. Та, широко улыбаясь, ответила:
— Спроси Ланселота, он знает.
Король Артур и сэр Гавейн встретились через одиннадцать месяцев, накануне того дня, когда они поклялись вернуться с ответом к сэру Громеру Сомеру Журу Сравнив записи, они не на шутку встревожились. Ясно, что правильного ответа у них не было. Наконец, Гавейн сказал, что слышал, будто в Ингвудском лесу есть женщина, которая сидит у колодца. Она удивительно мудра и необыкновенно уродлива. В последний оставшийся день он ее отыщет и задаст ей вопрос великана.
Сэр Гавейн отправился в темный лес и бродил там, пока не увидел возле колодца фигуру, смутно напоминающую женскую. Он дотронулся до ее выступающего горба и спросил:
— Простите, мадам. Чего по-настоящему хотят женщины?
Неожиданно фигура повернулась, и сэр Гавейн увидел уродину, страшней которой он никогда не встречал. У нее были маленькие крысиные глазки, бородавка на бородавке, багровое лицо, вместо волос стальная проволока, а брови такие длинные, что сплетены в косы и уложены на голове. Вокруг губ — жуткая щетина, а изо рта торчат два обломанных зуба — один вверх, а другой вниз. Да к тому же еще и слюни текут.
— Вот так красавчик! — прокудахтала старуха, строя глазки красивейшему из мужчин. — Мне известен ответ на твой вопрос. Только что ты мне сделаешь, если я тебе его скажу?
— Честью истинного и безупречного рыцаря клянусь, сделаю для тебя, чего ни попросишь,- задыхаясь от отвращения, проговорил Гавейн.
Дама Раньель, ибо таково ее имя, потирая руки от удовольствия сказала:
— Значит, женишься на мне?
Гавейн побледнел, но как доблестный рыцарь согласился.
— Так вот, хочу, чтобы на свадьбе гулял весь двор, чтобы было на мне красивое платье, чтоб по случаю моей свадьбы отслужили высокую мессу и устроили пышный праздник. Согласен ты на это?
Гавейн был согласен.
— Не горюй, рыцарь, — сказала ему уродина. — Как ни безобразна я, а буду весела. И раз уж ты согласился, я так и быть скажу тебе ответ на твой вопрос: независимость — вот чего по-настоящему хотят женщины. Женщины не хотят подчиняться мужчинам, но хотят сами решать свою судьбу.
— Верно, мадам, кажется, вы правы. Я позабочусь о нашей свадьбе…
На следующий день король Артур и его племянник встретились с сэром Громером Сомером Журом. Они вручили ему две книги, и он презрительно пролистывая их, произнес:
— Эй, что это с вами, господа? Неужто вам неизвестно даже, как задавать вопрос? Эти ответы так же смешны, как вы сами.
Исполин поднял меч и приготовился уже снести королю Артуру голову, но тот останавил его словами:
— Но у нас есть еще один, последний ответ. Независимость — вот чего по-настоящему хотят женщины.
— О горе мне! Вы говорили с моей сестрой. Чертова ведьма, чтоб ей в огне гореть. Счастливого пути, господа.
С этими словами сэр Громер Сомер Жур мрачный как туча удалился в лес.
Далее в намеченный срок последовала свадьба. Уродина Раньель была одета в чудное белое платье, красавец же Гавейн — в зеленое с золотом. Идя к алтарю, дама Раньель посылала всем воздушные поце-луи, но дыхание ее так смердило, что люди, мимо которых она шествовала, падали без чувств.
У алтаря священник спрашивал:
— Согласны ли вы, сэр Гавейн, взять… сие… создание в законные жены?
На что благородный сэр отвечает:
— Как честный и безупречный рыцарь клянусь моим добрым именем — да.
Тогда священник спросил:
— Согласны ли вы, дама Раньель, взять сего бедного, бедного сэра Гавейна в законные мужья?
— Уж ты поверь, милашка. Идем к столу! Свадебный пир — типичный средневековый
праздник. Подают на нем оленя, нашпигованного боровом, нашпигованного олененком, нашпигованного зайцем, нашпигованного куропаткой, нашпигованной ласточкой. Дама Раньель ненасытна. Истекая слюной, она грызет, щелкает зубами, чавкает, поглощая пищу, рвет ее длинными грязными ногтями и глотает огромные куски. Людей, видящих, как она ест, выворачивает наизнанку. Ничего, она пожрет и их долю.
— А теперь спать! — весело объявляет она. Все, сидящие за столом, стонут.
В постели она вдруг становится застенчивой. Сэр Гавейн лежит рядом, плотно закрыв глаза и скрестив руки на груди, как мертвый рыцарь на каменном надгробии. Наконец дама Раньель говорит:
— И что же?
— Да, мадам.
— Не собираетесь ли вы кое-чем заняться?
— Чем же, мадам?
— Скажем, вы могли бы… могли бы поцеловать меня.
Сэр Гавейн белеет как полотно, но ведет себя, как подобает истинному рыцарю.
— Да, мадам, я поцелую вас и… и не только…
— Не только? О, как прелестно это ваше «не только».
Не открывая глаз, сэр Гавейн приподнимается на постели и легко целует ее в щеку. Затем, набравшись смелости, протягивает руку, чтобы коснуться волос и лица дамы Раньель. Но странное дело, там, где раньше была жесткая щетина, теперь волосы, мягкие и приятные на ощупь. А кожа — куда делись бородавки? Откуда взялась атласная кожа? Где волосатый свиной пятак, который был ее носом? Сэр Гавейн открывает глаза и видит женщину, краше которой не встречал.
— Г-где она? Где дама Раньель? Красавица отвечает:
— О милый мой муж. Дама Раньель — это я.
— Но ты совсем на нее не похожа.
— Это потому, что злая мачеха околдовала меня, превратив в отвратительную ведьму, которой я была до тех пор, пока лучший рыцарь в Англии не женился на мне и не поцеловал меня. Но, дорогой мой, боюсь, что я еще наполовину околдована, и тебе придется выбирать. Я могу быть красивой для тебя ночью и ужасной для всех остальных днем. Или красивой для всех днем, а ночью ужасной для тебя. Что больше тебе по душе?
Сэр Гавейн думает, как ему поступить и, наконец, говорит:
— Выбирай сама.
Дама Раньель бросается ему на грудь и, обнимая его, говорит:
— О храбрый рыцарь, предоставив мне независимость, ты расколдовал меня, поэтому теперь я буду красивой всегда.
А затем, как говорится в романах, они веселились до самой полуночи.
Эта сказка содержит ответы на многие наши тревоги, а также решения, помогающие нам справиться со своим «Я», находящимся в тени, с ужасной дамой Раньель, живущей в каждом из нас. Сказка начинается с состояния уязвимости. Король Артур и сэр Гавейн безоружны, одеты в зеленое платье и не могут противостоять миру так, как привыкли — в рыцарском поединке. Мы тоже отправляемся на поиски правды о себе уязвимыми и незащищенными и вскоре сталкиваемся с безжалостным великаном, который становится на нашем пути. Это — начальник, семья, религиозна* традиция или даже та или иная сторона нас самих, принявшая гипертрофированные, угрожающие формы и не дающая нам жить так, как мы того хотим, до тех пор пока мы не принимаем вызов великана или не ответим на поставленный вопрос. Этот вопрос или вызов ведет нас к людям и местам, к которым мы при обычных обстоятельствах не приблизились бы. В случае сэра Гавейна и короля Артура — это женщины своего и соседних коро-левств. Великий вопрос зовет нас вперед, подобно гигантскому соблазну становления: чего по-настоящему хотят женщины? В чем источник счастья? Неужели это все, и больше ничего нет? Задавая такой вопрос обычным способом — просматривая книги, слушая лекции, читая газеты, часами беседуя с друзьями, путешествуя, служа другим людям, мы надеемся, что так или иначе правильный ответ сам обнаружит себя. А когда чувствуем, что наше время истекает, с головой уходим в свое «Я», находящееся в тени, становимся дамой Раньель, сидящей у кладезя премудрости. Ответ у нее есть, только вот — кто она и чего от нас хочет?
Она часто обнаруживает себя в том, что мы считаем своим худшим качеством. На моих семинарах я иногда говорю о своей собственной даме Раньель — повышенной чувствительности. Моя профессия совсем не годится для меня. Ведь за год мне приходится встречаться не менее чем со ста пятьюдесятью тысячами человек. Некоторые из них относятся ко мне враждебно, пишут ядовитые письма, а то и угрожают расправой, как было в случае с группой мусульман-фундаменталистов. Нельзя заниматься такой работой и не стать при этом символом, с которым люди ассоциируют свое раздражение или страх. Идеальную жизнь я представляю себе так — я живу где-нибудь в уютной пещере, играю Баха на клавесине, перевожу поэзию древних греков и выращиваю эрдельтерьеров. Но для моего даймона все это неприемлемо. Так что же мне делать? Мне, родившейся недоношенной и так и не сумевшей обзавестись «броней», которая защищает большинство людей?
История о сэре Гавейне и даме Раньель имела решающее значение в переделке моей Тени. Да, я человек с повышенной чувствительностью, но, рассматривая глубинные аспекты этого состояния, я обнаружила в нем и прекрасную даму Раньель, которая в моем случае оказалась способностью сопереживать другим, людям, культурам и идеям. Сосредоточивая внимание на этой стороне своей чувствительности, я признаю ее качество, которым объясняется мой лучший дар — умение делать работу, которой занимаюсь. Все дело в том, как на это качество смотреть. Не теряя своей чувствительности, перемещаю линзы и вижу в ней не только отрицательное, но и положительное качество — умение поставить себя на место другого человека.
Чтобы показать, как перемещение линз помогает увидеть прекрасную даму Раньель, спрятанную за уродливой внешней оболочкой того, что мы считаем своим худшим качеством, я иногда демонстрирую несложный опыт — прошу добровольца выйти вперед и назвать свое худшее качество.
— Это гнев,- отвечают мне. — Я слишком часто предаюсь гневу, злюсь по пустякам».
Затем я делаю несколько шагов назад и стараюсь понять, что служит причиной проблемы. Не пытаясь ни анализировать, ни психологизировать, я стараюсь увидеть за Тенью свет, его скрытую силу и спрятанную красоту. Ответ часто бывает прост.
— Чувствую, что ваша прекрасная дама Раньель очень эмоциональна, — например, говорю я. — У вас большая эмоциональная палитра, которой вы, подобно художнику, можете пользоваться для передачи всех видов и оттенков чувства. Но так как вы ограничили и сузили этот широкий спектр, чувства проявляют себя в виде приступов гнева. Если вы предоставите независимость глубинному и наиболее прекрасному качеству вашего гнева, оно может усилиться и обогатить вашу жизнь. Выражая более широкий спектр чувств, вы обнаружите, что приступов гнева стало меньше.
Затем вместе со слушателями я анализирую свойства, которые могут сопровождать негативное качество, как будто Тень несет в себе определенные признаки качеств положительных. Архетип обнаруживает себя симптоматически, а когда его ищут, он излучает Свет. Так, люди, называющие страх своим худшим теневым качеством, часто в душе отважны, но этот дух в них настолько подавлен, что проявляется лишь как страх перед жизнью. У людей, считающих себя придирчивыми, роль прекрасной дамы Раньель играет высокое эстетическое чувство. Они хранители высокого образца, остро чувствующие соразмерность вещей, будь то предметы мебельного гарнитура или нравственные качества. Не имея работы, где можно реализовать это чувство, они сужают свои взгляды до критики и придирок к мелочам. Те, кто своей bete noir называет ревность, часто оказываются ценителями других. Их Тень скрывает огромную щедрость и способность признавать качества и способности других людей. Но в урезанном виде умение признавать чужие достоинства превращается в зависть.
Волокитчики, люди, которые просто не могут заняться делом, которое считают своим долгом, часто обладают острым чувством времени, или kairos — чувством наиболее правильного и выгодного момента для действий. Они предаются мечтаниям в субъективном времени, успевая объехать весь мир за счи-танные минуты, и наоборот проводят дни и месяцы так, словно это всего лишь короткие мгновения. Но если на волокитчиков посмотреть правильно, они становятся настоящими хозяевами времени, умеющими его растягивать, сжимать и сокращать. Они способны учиться в субъективном времени и чувст-вуют себя во внутренних мирах времени столь уверенно, что объективное время для них может утратить свою реальность вообще. Однако пользуясь своим гениальным умением обращаться со временем — здесь-то и лежит их Тень, — они негодуют и не могут совладать с повседневным потоком часов и минут, не делая ничего. Если бы волокитчики предоставили независимость своей способности работать и играть со временем, они бы вскоре обнаружили, что для выполнения своих обязанностей времени у них предостаточно.
Возможно, самой мучительной из всех дам Раньель является чувство неполноценности и вытекающая из него привычка принижать себя. Общаясь с такими людьми, я иногда чувствую, что они носят в себе откровение настолько таинственное, что для передачи его требуется огромное напряжение сил. Рассуждать о нем я могу лишь на языке метафор, о чем и предупреждаю тех, к кому мои рассуждения обращены. Мне кажется, что на каком-то этапе своей жизни они согласились быть оболочкой святого младенца, носителя Славы, которого они должны защищать. Сомневаясь в своей способности нести столь великую ответственность, они стали сверхбдительными и перестали предпринимать какие бы то ни было инициативы, могущие повредить семя Божие, которое они несут. К сожалению, где-то в пути они забыли и о чуде, содержащемся в них, и стали думать лишь о неполноценности, которую чувствуют, и о вытекающем из нее состоянии пассивности, которое они переживают как неудачу. Из подсознания истекают чувства вины и недостойности, еще более утверждающие их в негативном отношении к себе. Между тем если бы святому младенцу, который к этому моменту, возможно, уже повзрослел, предос-тавили независимость и полную самостоятельность, они бы смогли оценить и отметить пути внутреннего даймона и свою связь со святым младенцем, служащим для них направляющим архетипом. Тогда не только их жизнь стала бы на новые рельсы, но они научились бы обращаться со своим «Я», находящимся в Тени, как с союзником и стимулом продолжать совершенствовать свою жизнь.
Ничто из сказанного мной не отрицает значения травмирующих человека событий, влияющих на наше находящееся в Тени «Я» (а в действительности укрепляющих его). Но в отличие от традиционных психологов я считаю эти причины вторичными, магией обстоятельств, и думаю, что они могут быть устранены, если мы предоставим независимость высшему и часто мифическому внутреннему качеству.
Октябрь 1986. Джозеф Кэмпбелл и я проводим семинар в новом отеле-небоскребе на окраине Вашингтона. В отеле масса нерешенных проблем, связанных с подачей воды, питанием и электроснабжением, несколько раз за ночь звучит пожарная тревога, и все бегут вниз по лестнице в холл, чтобы уже в который раз услышать, что пожара не обнаружено.
Во время одной из таких ложных тревог я хватаю Джо, так же, как я, одетого в пижаму и купальный халат.
— Нет там никакого пожара, Джин. Давай-ка лучше посидим на лестнице, пока не дадут отбой.
— Над чем ты сейчас работаешь, Джо? — спрашиваю я.
— Я только что закончил новую книгу. Она называется «Внутренняя реальность внешнего мира». В ней я стараюсь показать, как метафоры одновременно являются мощным универсальным средством и не могут использоваться применительно к любому месту и времени. Надеюсь, что книга послужит основой для новой мифологии — мифологии, выходящей за рамки нашего узко-локального мировоззрения.
— А эта новая мифология, Джо, будет она обо всем роде человеческом или нет?
— Да, обо всем человечестве, о скоплениях галактик и о том, как все это возникло 15 миллиардов лет назад.
— Словом, про Того, Кто все это сотворил и к Кому мы со временем отправимся?
— Да, о чем-то таком.
— Но ведь это же про нас, Джо. То есть я хочу сказать, что теперь, когда мы знаем, что явились со звезд, вся игра становится совсем другой. Мы можем отправляться в космос, общаться с изначальными космическими силами и одновременно по спирали углубляться в микрокосм, что, возможно, позволит нам участвовать во Втором Творении.
— Гермес Трисмегист был первым, кто сказал это, дорогая моя: «Что вверху, то и внизу; что внизу, то и вверху». Сейчас настал момент, когда мы способны научно постигать необъятность, расширяющуюся в обоих направлениях. Быть может, это даст нам метафору, достаточно емкую для того, чтобы мы воспряли духом. Немецкий поэт Новалис предсказывал это так: «Седалище души находится там, где встречаются внешний и внутренний миры».
Взгляд на Землю из космоса снова настроил нас на мифический лад, не так ли, Джо? Раз мы можем оглянуться на Матушку Землю, значит, можем быть ее партнерами. Но для этого следует договориться жить мифически, сознавая, что наша жизнь так же мифична, как жизнь старых героев и героинь культуры.
— Жить мифически? Да. И при этом возрождать мир, так чтобы он отражал текущую ситуацию. В этом вся тайна, Джин.
— Все это не станет мифом, если не будет преобразовано воображением и не воспримет новый поря-док от архетипических идей внутреннего пространства. Только в этом случае у нас будет живая мифология, и если мы не согласимся с этими новшествами, то и дальше будем погружаться в хаос, пока чувство бессмысленности не погубит нас окончательно.
— Бессмысленности необладания мифом?
— Можно сказать и так, — отвечает Джо.
Люди продолжают идти мимо нас, поднимаясь и спускаясь по лестнице в суматохе дома, лишенного мифа. Сидя рядом с Джо, я начинаю думать об этих остающихся в Тени людях как о рядовых на лестнице реальности или даже как об аллегориях взлета и падения цивилизаций. Какая глупая и банальная мысль, вроде тех, что приходят часа в два ночи!
— Джо, я думаю, сможем ли мы вообще создать или хотя бы направить течение нового мифа?
— Не больше, чем можем направить течение нашего сна сегодняшней ночью — это если нам вообще доведется уснуть в этой кошмарной гостинице. Представляешь, ждать заказанный бифштекс и виски при-шлось целых два часа! Нет, Джин, я думаю, что если кто-нибудь и сможет понять содержание этого нового мифа, ими будут те, кто открыт воображаемой жизни. То есть поэты, художники, и, определенно, балерины.
Джо улыбается Джин Эрдман, своей красавице-жене и одному из величайших хореографов, присоединяющейся к нам.
— Вы, мистики, забываете,- говорит она, смеясь,- что для того, чтобы познать вселенную, нужно обладать мастерством. Пути мистика и художника связаны, только у мистика мастерства нет.
— Ты, несомненно, права, дорогая. Мастерство балерины соединяет ее с мифом, тогда как мистик может потеряться в безразличии. Потому поэт и сказал: «Есть только танец».
Звучит звонок, и все идут спать… а, может быть, и смотреть сны.

Источник: Урания №3-98