Хьюстон Джин
Недостающее мифическое звено (продолжение, начало в №1-98)
Перевод с англ. Владимира Непомнящего и Льва Оборина
Январь 1970. Джо Кэмпбелл согласился стать объектом моих исследований. Это позволит нам вместе изучать природу мифического воображения. Джо легко расслабляется, и я веду его туда, где большинство людей начинает видеть образы внутреннего мира. Наконец, решив, что Джо готов, я его спрашиваю:
— Что ты видишь, Джо?
— Ничего, — отвечает он.
— Может, помочь тебе углубиться?
— Бесполезно, Джин. Я ни разу не видел ни одного внутреннего образа.
— Что?!
— Это правда. Я один из тех, кто напрочь лишен воображения.
Я ошеломлена, изумлена, почти в ярости:
— Тогда как ты пишешь про символы, мифы и их образы?
— Пишу, потому что ощущаю их в своих мускулах, чую их нутром. Я большую часть жизни был атлетом и отношусь к тому типу людей, который принято называть высоко-кинестетическим. В небытии позади своих глаз я чувствую своего рода экран, а за ним ощущаю события внутреннего пространства так же живо и ясно, как если бы принимал в этом участие. Наверное, нечто подобное чувствовала Элен Келлер, когда в своем воображении совершала путешествие к ангелам Сведенборга. Необходимо помнить, что эти мифические миры существуют в работе тела и его органах, а также в уме. Все они там, Джин, независимо от того, видишь ли ты их в изображениях, как твой муж Боб, слышишь ли их в музыке или в словах, как, судя по твоим рассказам, происходит с тобой, либо, как я, ощущаешь их в своих мускулах. Да, я могу тебе рассказать, что происходит — очень, очень многое.
Джо вспоминает свои кинестетические приключения, и я становлюсь свидетелем того, как его тело рождает великие эпосы, достойные уст первоклассного барда. Когда Джо останавливается, я не знаю, плакать мне или смеяться, так он меня поразил. Наконец я говорю:
— Боже правый! Джо, я только что видела, как твои мускулы дрожали, как в «Тысяче и одной ночи». Где же начинаются эти странствия — в твоей печени или в твоем костном мозге?
Увиденное вдохновило меня настолько, что я решила проверить гипотезу Джо, согласно которой мифы телесны или, по крайней мере, содержатся в памяти мускулов и в тайниках мозга. Легкий доступ Джо к великим преданиям человечества не фокус. В конце концов, он изучал и преподавал их годами. Но что можно сказать про тех, у кого такой доступ затруднен или его нет вовсе? Верно, я уже сотни раз слышала, как люди с измененным состоянием сознания, описывают приключения души настолько величественные, мистические и вместе с тем пронизанные универсальными темами, что я
без труда могла подтвердить существование коллективного хранилища мифов и архетипов, присущего каждому человеку как часть его естественного умственного багажа. Однако в этом случае я имела дело со взрослыми, уже слышавшими и накопившими огромное количество явных и скрытых преданий и символов. Если же я собираюсь исследовать феномен мифов как данностей нашего бытия, то придется искать их в самой чистой форме — в умах детей, и не просто детей, а детей, не подвергавшихся воздействию радио, телепередач и кинофильмов, из которых они могли почерпнуть мифические предания. Не искала я и обычную приключенческую сказку, какие обычно рождает детский ум; нет, я искала нечто другое, одновременно и более образное и более таинственное. Я искала каузальную зону мифа. После некоторых поисков я сумела найти нескольких детей, чьи родители отказывались иметь дома какие бы то ни было СМИ. Когда я беседовала с этими детьми, мне иногда казалось, что я слушаю маленьких Джозефов Кэмпбеллов.
Вот, например, Джимми, весьма общительный мальчуган лет трех. Я попросила его:
— Расскажи мне сказку.
— Я не знаю сказок, — ответил Джимми, засовывая пальцы в рот.
— Знаешь, — настаивала я. — Джимми, расскажи мне сказку, прошу.
Он вытащил пальцы изо рта и стал рассматривать ссадину у себя на коленке.
— Что за сказку?
— Новую. Расскажи новую сказку.
Он с минуту подумал, потер глазки и сказал:
— Хорошо. Жил когда-то маленький мальчик.
— Чудесно, — ободрила я его.
— И была у него мама.
— Гм.
— И он ее любил.
— Угу, — кивнула я, уверенная, что раньше никогда так близко не соприкасалась с мифом.
— И он на ней женился.
Я насторожилась.
— И народилось у них много деток.
Это так потрясло меня, что я не смогла говорить.
— Вот и вся сказка.
Джимми побрел от меня. Я окликнула его:
— Вернись. Расскажи, что было дальше.
— Ну, не помню!
— Помнишь, Джимми, помнишь!
Мальчик погладил кошку, напряг ум и стал вспоминать. Под конец он сказал:
— Все их ненавидели, и… и… Я пойду, хорошо? Не люблю я эту сказку.
С этими словами Джимми потопал к порогу. И я, почти стовосьмидесятисантиметровая тетенька, спотыкаясь, поспешила вслед за мальчиком, в котором и метра не было. Ведь рядом со мной, быть может, был алхимический ключ, золото Трои, подтверждение правоты Карла Густава Юнга. Из головы у меня не выходил кульминационный пункт старого еврейского анекдота: «Раз любит маму, значит, Эдип-Шмедип!»
— Ну, давай, расскажи мне, Джимми, что было после?
— Не помню я.
— Ну что ты, Джимми, постарайся вспомнить.
С минуту Джимми смотрел куда-то вдаль невидящим взором, и мне показалось, что я его потеряла, но нет, он и вправду старался что-то вспомнить.
— Он ушел.
— И с кем же?
— Со своей се… сестрой…
— Верно. А дальше?
— А дальше… дальше… все его снова стали любить! — сказал Джимми и, сорвавшись с места, вприпрыжку побежал за собакой — сказка Джимми на самом деле окончилась. Ведь Джимми рассказал мне всю историю, не останавливаясь на сложном последствии женитьбы на матери, как это сделал Фрейд. Из самой глубины своего совсем еще чистого разума Джимми извлек древнейшую сказку, которую Софокл в девяностолетием возрасте рассказал в своей великой и последней пьесе «Эдип в Колоне».
Софоклова сказка рассказывает о том, «что было после» — как Эдипа, слепого, изгнанного и скитающегося по пустынным дорогам Греции ведет его сестра-дочь Антигона, и он исследует лабиринты своего разума. Вначале люди страшатся его, человека, который убил своего отца и женился на собственной матери, человека, пашущего поле, где был посеян сам. Но вскоре люди решают: раз Эдип уже нарушил главные табу этого мира, значит, ему можно поведать о своих бедах. Поэтому Эдипа всюду ищут: «Эдип, у меня есть, что тебе рассказать!» В конце концов Эдип и Антигона оказываются в Колоне, на окраине Афин. Здесь Эдипа встречает молодой царь Тезей, который сам только что вернулся из Критского лабиринта и понимает, что человек приобретает мудрость через страдание.
— Добро пожаловать, великий муж,— говорит Тезей Эдипу. — Ты, который увидел и узнал так много, останься с нами. Будь для нас мудрецом, советником наших народов.
Эдип соглашается, и Афины становятся одним из первых городов Европы, в котором человеческая душа касается неба. Но боги обеспокоены, ведь с помощью Эдипа люди становятся мудрее их. «И нам нужен советчик,— говорят они.— И нам нужен Эдип». Поэтому боги устраивают великое землетрясение. Земля разверзается, отверзается небо, и Эдипа забирают на гору Олимп, где он становится богом. Дальше, по словам Джимми, «все его снова стали любить» — люди со своими горестями, боги с их играми и психологи с их клиентами. Я же узнала, что из уст младенцев исходят воспоминания о вещах, глубоких и мудрых, вплетенных в подсознание или тело (да не все ли равно куда?). Мы, люди, являемся облеченными в предания мифическими звеньями между великими примерами бытия и локальными событиями, которые обеспечивают их непрерывность в мире времени и истории. Мальчик — отец мужчине (а девочка — мать женщине), ребенок же — ключ к вечности. Ребенок помнит, и воспоминания эти столь велики, что их можно передать лишь в кодах, в которых, как в информационных спиралях ДНК, умещаются бездны. Следовательно, и миф.
Странствие героя, которое я совершила в совсем юном возрасте, никогда не покидало меня. В моей теперешней работе я часто пользуюсь его вариациями в качестве ткацкого станка, на котором тку путешествия преображения, заимствованные из мира великих мифов и преданий. Я нахожу, что независимо от культуры развитие человеческих возможностей пойдет дальше и быстрее, если воспитание людей связано с преданием, особенно с мифом. Ибо миф превосходит и поэтому перерождает наши обычные преграды и условности, унося в мир, где они не должны нас стеснять. Если же миф знаком и присутствует в ткани культуры, то он помогает нам еще больше.
Мне вспоминается семинар, который я проводила в Индии, используя древний эпос «Рамаяна» в качестве основы для работы по психологическому и социальному преобразованию. Семинар посещали правительственные лидеры, ведущие специалисты в области здравоохранения, образования, социального обеспечения и организационного менеджмента. По мере того как мы следили за путешествием Рамы и Ситы из дворца в лес, от похищения Ситы демоном Раваной до ее освобождения из плена Рамой, и разыгрывали роли несметного числа персонажей, изображая события, которые составляют самую суть души Индии, люди воодушевлялись на перемены в своих собственных судьбах. В ходе десятидневного семинара его участники сочиняли стихи в стиле Вальмики, предполагаемого автора «Рамаяны»; дарили даршан, или прозрение, другим участникам семинара; возрождали искусство медитации в тиши своего разума и совершали прыжок веры к своим возможностям, подобно Хануману, благородной обезьяне и союзнику Рамы, прыжком через море достигшей Шри-Ланки. В союзе с армиями Рамы участники семинара сражались и побеждали своих собственных демонов самоуничижения и отчаяния, пока, наконец, в акте бхакти-йоги, йоги духовной любви, не встречались с сокровенным возлюбленным души, подобно Раме, вновь обретшему свою Ситу. В конце эпоса Рама и Сита понимают, что они бог Вишну и богиня Лакшми, призванные, приняв человеческий облик, изгнать злые силы и установить просвещенный общественный порядок. Поэтому в финальном процессе участники семинара тоже осознали свою божественную природу и решили действовать соответственно.
Через пять лет после семинара я получила письма от нескольких посещавших его людей. В этих письмах они рассказывали о том, какое влияние семинар оказал на их жизнь и работу. Женщина из касты браминов писала мне о работе, которую она проделала в среде неграмотных и беднейших женщин из касты шудра (неприкасаемых), организовав для них банковскую систему, программу профессионального обучения и места для встреч, где женщины могли овладевать новыми знаниями и завязывать деловые отношения друг с другом. Мужчина, прибывший на семинар в подавленном и угнетенном состоянии, писал, что, став божественной обезьяной Хануманом и исследовав свои способности к творческой игре, он наконец признался себе, что терпеть не мог работу, которой занимался много лет. Теперь он ее бросил и вместе с женой работает в сфере управления человеческими ресурсами, создавая парадигмы для бизнеса в Азии. Психолог-парс прислал известие о центре, который он создал, чтобы помогать людям избавляться от фобий и навязчивых состояний путем воплощения творческих ритуалов, основанных на древних, а также спонтанных методах. Его вдохновило то, как я работаю с древними текстами, расширяя их смысл, так что они становятся свежими и современными. Работая с пациентами, он сам непосредственно наблюдал, как древние мифы и ритуалы во благо ли, во вред ли пациентам заключены в человеческом психе. «Моя работа,— писал он,— показала, что, когда мифический материал остается латентным, неиспользованным и невостребованным, это может привести к патологическому поведению. Но стоит латентное освободить и дать истории развиваться, как в психе происходит чудо освобождения. А человеку только того и нужно!»
В какой бы стране мира я ни была, я всегда нахожу, что работа с мифическим образом (или исторической личностью, которая благодаря времени и легенде стала мифической) позволяет людям по-новому взглянуть на свои жизни и увидеть их облагороженными и отраженными в предании о великой жизни. Такая работа ведет к открытию своего собственного большого предания, ибо тогда, когда мы активно следуем мифу, он ведет нас от лично-частных забот и разочарований нашей повседневной жизни к расширенной перспективе лично-всеобщего. Работая с мифом, мы проникаемся страстью и пафосом Исиды, стремящейся воскресить останки своего мужа Осириса; вместе с Парсифалем ищем Грааль; вместе с Гераклом трудимся и вместе с Одиссеем путешествуем к архетипическим островам внутреннего и внешнего мира. Мы ищем новые пути миротворчества вместе с Ганди, учимся искусству созидания общества вместе с Томасом Джефферсоном и вместе с Деганавидой, миротворцем и создателем Ирокезской Лиги, создаем основу для демократии. Мы вместе с иранским мистиком и учителем Руми ищем возлюбленного души; заключаем священный брак и вместе с шумерской богиней Инанной спускаемся в преисподнюю. Мы постепенно открываем, чтопредания эти наши и что они несут в себе усиленные ритмы наших собственных судеб. Став Исидой и Одиссеем, Женщиной Белого Быка и Эмилией Дикенсон, мы возвращаемся в свою жизнь исполненными ощущения резонанса с жизнью мифа, бьющейся внутри нас. Проникнувшись древним преданием и его персонажами, побывав на месте людей, живших у его черты, мы наследуем запас опыта, который озаряет и обогащает наш собственный опыт.
Такое слияние жизни частной и жизни великой является центральным переживанием того, что я называю священной психологией. От обычной психологии она отличается тем, что открывает пути перехода от изжившего себя бытия к цветущей жизни, одновременно лелеемой и лелеющей. Она требует выполнения необычной задачи — умереть для своих теперешних и частных «я», заново родиться в своих же собственных «я», но уже вечных. Погружаясь в среду забытых знаний, наиболее ранних или глубинных фаз бытия, мы часто находим скрытые потенциалы, непроросшие и невозделанные посевы того, что до сих пор содержится в нас и что миф часто одевает в личину тайных помощников или могущественных талисманов. Если предание, которое я использую в своей работе, предусматривает нахождение талисманов, то я предлагаю студентам разыграть действие, нацеленное на открытие знаний, которыми они когда-то обладали, но утратили, быть может, в детстве. Это может быть музыкальный дар или даже способность к сопереживанию. Если частью предания являются особые помощники, такие как Мерлин или Добрый Колдун, то я веду студентов в тихое потаенное место, где они встречаются с выдающимся специалистом, развивающим те качества и способности, которыми они хотят обладать в своей собственной жизни. Эти забытые или упущенные возможности жить более полной жизнью я рассматриваю как глубинные коды источника, который каждый из нас должен найти. Психология, основанная на мифе или священном предании, требует от нас смелости, чтобы избавиться от блоков, вызванных старыми ранами и горечью, и обрести доступ к своему «я» с его огромным внутренним хранилищем способностей. Тогда мы сможем воспользоваться ими, чтобы подготовить себя к решению еще более важной задачи — превратить себя в инструмент, на котором Первоисточник сможет играть свою великую музыку. Тогда, подобно герою или героине мифа, мы, несмотря на обстоятельства, сможем стать вдохновением, помогающим культуре и сознанию продвинуться вперед, к следующему уровню своих возможностей. Мысль об этом мучительнее для нас. Ведь мечта такого размаха требует, чтобы мы жили согласно нашей истинной Сущности, которая всегда слишком велика для нашего частного, сжатого сознания, неспособного ее вместить. Я считаю, что для осуществления такой мечты душа
должна пережить множество мифических приключений, которые заново соткут наше тело и сознание. Это необходимо, если мы хотим вернуться к повседневной жизни с собранным в глубинах запасом знаний и использовать их для возвращения того, что Т.С. Элиот называл «неразгаданным видением высшей мечты», присущей как собственному «я» человека, так и человеческому обществу.
Мифы обладают такой силой, потому что полны архетипов — первичных форм, кодов глубинного подсознания, созвездий душевной жизни, моделей отношений. Наши предки видели их на небесах молились им как Матери-Земле, Отцу-Океану, Брату-Ветру. Они были великими родственниками, о которых мы произошли, и не только подарили нам
наше бытие, но и создали наши предания и установили нравственный порядок. Позднее они персонифицировались в виде мифических персонажей и преданий — о соперничающих братьях, поисках возлюбленной, героическом приключении. Главные органы нашей психе, архетипы, дают нам основные связи; без архетипов мы бы утратили незримый мостик, соединяющий дух с природой, разум с телом, собственное «я» с метавселенной. Архетипы являются органами Сущности, космическими примерами того, как все происходит. Поскольку архетипы содержат так много, они не поддаются анализу и могут быть познаны лишь в непосредственном опыте, Пускаясь в путешествие преображения, мы участвуем в этих символических драмах и активно включаемся в архетипическое бытие. В нас формируется сильное чувство тождественности с архетипическим персонажем, и это мифическое существо становится одним из аспектов нас самих, только в увеличенном масштабе. Символические события происходят в явной связи не только с нашими собственными жизнями, но и с задачей переустройства общества. Работая с мифом и архетипом, мы открываем, что мы персонажи в драме anima mundi, мировой души. А сделав это открытие, раздвигаем границы наших собственных человеческих преданий и обретаем мужество жить мифически и помогать исцелению нашего мира.
Начало статьи / Окончание статьи
Источник: Урания №2-98