Льюис Клайв

О том, как была создана Нарния

 

Перевод с английского Наталии Трауберг.*

В мифологии и фольклоре многих народов лев — символ божественной силы, власти, огня и солнца.. В астрологии Лев — синоним творческой энергии.. Закономерно поэтому, что Лев начинает ;4 нашего журнала, посвященный животным. В литературе образ льва во всем величии своего символизма предстоит в сказках Клайва Льюиса: в них целый мир — Нарния создается из песни льва Аслана.. Итак, приглашаем вас в свидетели творения . Напомним, что вместе с вами наблюдать за тем, как создавалась Нарния, будут персонажи книги «Племянник чародея»: дети – Полли и Дигори, кэбмен с лошадью, дядя Эндрью, чьими стараниями их всех занесло в неведомые миры, и одна довольно неприятная колдунья – к счастью, не из нашего мира.
Итак – внимание, читатель! Ибо как только Аслан закончить петь, вам откроется не только Нарния, но и еще один мир – мир Урании.

— Почему так темно? — удивилась Полли. — Наверное, мы уже там.
— Где-нибудь мы да очутились, — сказал Дигори. — Во всяком случае, я на чем-то стою.
— И я, — сказала Полли. — Почему же так темно? Может, пруд не тот?— Наверное, это Чарн, — сказал Дигори, — тут ночь.
— Это не Чарн, — сказала королева. — Это пустой мир. Здесь ничего нет.
И впрямь, здесь не было ничего, даже звезд. Стояла такая темень, что никто никого не видел, хоть вообще закрой глаза. Под ногами было что-то холодное, мокрое, вроде земли, но никак не трава. Воздух был сухой, морозный, неподвижный.
— О горе, горе! — вскричала колдунья. — Теперь мне конец.
— Не говорите так, моя дорогая!.. — залепетал дядяЭндрью. — Приободритесь. Э-э… любезный… у вас нет бутылочки?.. Мне бы капельку возбуждающего… э… средства…
— Ну, ну! — сказал ровный, добрый голос. — Чего нам жаловаться? Кости целы, и то спасибо. Подумать, как летели — и ничего, вот повезло-то! Если мы свалились в какой раскоп, — может, копают станцию подземки, — придут и вытащат. Если мы умерли — очень даже может быть! — что ж, приходится. В море оно и похуже. И бояться тут нечего приличному человеку. А пока там что, споем-ка.
И он запел. Пел он не то деревенскую песню, не то благодарственный гимн жатве, что не совсем подходило к месту, где вряд ли вырос хоть один колос; но больше он ничего не вспомнил. Голос у него был сильный и приятный, дети стали подпевать и приободрились. Дядя и колдунья подпевать не стали.
Пока Дигори пел, кто-то тронул его за локоть, и по запаху бренди, сигар и духов он опознал дядю. Тот осторожно пытался оттащить его от других. Когда они отошли немного, шага на два, дядя зашептал прямо в ухо:
— Скорее, дорогой мой! Надевай кольцо!
Колдунья это услышала.
— Только попробуй бежать, ничтожный глупец! — сказал она. — Разве ты забыл, что я слышу мысли? Пускай мальчишка идет, а ты… если предашь, я отомщу так, как не мстил никто ни в одном из миров.
— Что я, свинья? — сказал Дигори. — Я в таком месте Полли не оставлю… и кэбмена тоже, и лошадку.
— Ты плохой и непослушный мальчик, — сказал дядя.
— Тише! — сказал кэбмен, и все прислушались.
Далеко во тьме кто-то запел. Трудно было понять, где это — казалось, пение идет со всех сторон, даже снизу. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невьфазимо прекрасный, — такой прекрасный, что Дигори едва мог его вынести. Понравился он и лошади: она заржала примерно так, как заржала бы, если бы после долгих лет нелегкой городской работы ее пустили на луг и она бы увидела, что к ней идет любимый хозяин с куском сахара в руке.
— Ох и красиво! — сказал кэбмен.
И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов, — уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды. Они появились не постепенно, как бывает летом, а сразу — только что была тьма, и вдруг засветились тысячи звезд, созвездий и планет, намного более ярких, чем в нашем мире. Если бы чудеса эти случились при вас, вы, как Дигори, подумали бы, что поют звезды и что к жизни их вызвал тот, кто запел первым.
— Вот это да! — сказал кэбмен. — Знал бы, что такое бывает, лучше бы жил.
Первый голос звучал все громче, все радостней, другие голоса затихали. Начались прочие чудеса.
Далеко, у самого горизонта, небо посерело, и подул легчайший ветер. Голос все пел, небо светлело, на нем возникали очертания холмов.
Вскоре стало так светло, что можно было увидеть друг друга. Дети и кэбмен слушали, разинув рты, и глаза их сияли, словно они пытались что-то вспомнить. Разинул рот и дядя, но не от радости; скорее, у него отвалилась челюсть. Колени его дрожали, плечи поникли — голос не нравился ему. Колдунья же выглядела так, словно понимает голос лучше всех, но ненавидит его. Она сжала губы, сжала кулаки; и впрямь, едва он раздался, она ощутила, что этот мир полон магии, которая сильнее ее колдовства. Дядя залез бы в норку, лишь бы спрятаться от голоса; королева, напротив, уничтожила бы и этот мир, и любой другой, лишь бы голос умолк. Лошадь навострила уши, вид у нее был веселый; теперь нетрудно было поверить, что отец ее участвовал в битвах.
Белое небо на востоке стало розовым, потом золотым. Голос звучал все громче, сотрясая воздух. Когда он достиг небывалой мощи, появился первый солнечный луч.
Такого солнца Дигори не видел, оно как будто смеялось от радости. Солнце Чарна казалось старше нашего, это — моложе. В ярком солнечном свете перед путниками лежала долина, по которой к востоку, прямо к солнцу, текла широкая река. К югу от нее были горы, к северу — холмы. Нигде — ни на них, ни в долине — ничего не росло: ни травы, ни куста, ни дерева. Земля была разных цветов, один свежей и ярче другого. Они веселили сердце — пока пришельцы не увидели того, кто пел, и не забыли обо всем прочем.
Огромный лев стоял между путниками и солнцем, и золото его гривы затмевало золото лучей.
ли бабочки. Пчелы разлетелись по своим цветам, не теряя попусту ни минуты. Удивительнее всего было, когда лопнул целый холм и на свет вылезла большая мудрая голова, а потом и ноги, с которых свисали мешковатые штаны, — это был слон. Песню льва почти заглушили мычанье, кряканье, блеянье, рев, лай, мяуканье и щебет.
Дигори уже не слышал льва, но он его видел. Лев был так прекрасен, что он не мог оторвать от него глаз. Звери льва не боялись. Про-цокав копытами, мимо пробежала заметно помолодевшая лошадь. Лев уже не пел. Он ходил перед своими созданиями, туда и сюда, и время от времени трогал кого-нибудь носом. Он тронул двух бобров, и двух леопардов, и двух оленей, то есть оленя и олениху, всякий раз самца и самку, и каждая пара шла за ним. Потом он остановился, и они встали кругом, немного поодаль. Стало очень тихо. Они глядели на него не шевелясь, только кошачьи поводили хвостами. Сердце у Дигори сильно билось: он знал, сейчас произойдет что-то важное. О маме он не забыл, но даже ради нее не посмел бы прервать то, что перед ним совершалось.
Лев глядел на свои создания не мигая, и под взглядом его они менялись. Те, кто поменьше, — кроты, мыши, кролики — заметно подросли. Самые большие стали меньше. Многие поднялись на задние лапы. Почти все склонили набок голову, словно старались что-то понять. Лев открыл пасть, но не запел и ничего не сказал, только дохнул на стоявших вокруг него. Из-за дневного, синего неба послышалось пение звезд. Сверху (или от льва?) сверкнула молния, не обжигая никого, и самый дивный голос, какой только слышали дети, произнес:
— Нарния, Нарния, Нарния, встань! Потоки, обретите душу! Деревья, ходите! Звери, говорите! И все любите друг друга.

Продолжение в послесловии «Лев Льюиса»

*Фрагменты глав 8 и 9 из повести «Племянник чародея». Печатается по изданию: Клайв С. Льюис. Племянник чародея. М.: Огонек-Вариант, 1991.

Источник: Урания №4-96