Сафонов Вадим

О встрече с необычным

 

Печатается с сокращениями. Полностью опубликовано в журнале «.Наука и жизнь», 1/98

Меркурий, как известно, покровитель писателей. Мы публикуем в этом номере обращение старейшего российского писателя Вадима Андреевича Сафонова к читателям «Урании». Вадим Андреевич учтен вместе с Даниилом Андреевым на Высших литературных курсах, по специальности он биолог, автор более чем сорока книг, в числе которых и исторические романы, и научная фантастика, и путевые заметки. Тема «загадки жизни», которую В.А.Сафонов пронес через всю свою творческую биографию, звучит и в последней его книге «Гнездо Эола», которую автор посвятил памяти Даниила Андреева. Надеемся получить от вас отклики на это обращение.

***

Вадим СафоновРешусь предположить, если что и останется из моих писаний после меня, то прежде всего это будет «Гнездо Эола».
Тема этой книжки, занимавшая меня с ранних отроческих лет, еще задолго до того, как я осознал себя натуралистом, — природа мира, в котором мы живем, и той великой планеты Земля, какую единственную мы знаем как носительницу жизни.
Живая стража, покрывавшая всю или почти всю Землю, сменялась несколько раз, Наибольшее мое внимание привлекала последняя, трудно поддающаяся объяснению перемена, революция, унесшая, казалось, незыблемый мир пресмыкающихся, захвативший все уголки, все «ниши» планеты, породившая таких исполинов наземного животного мира, каких не существовало ни до, ни после эры, палеонтологами именуемой мезозоем. Этот мир рухнул. И произошло это, как полагают сейчас, около 65 миллионов лет назад.
Когда я начал задумываться над книгой, нынешняя теория о космической катастрофе, столкновении Земли с крупным астероидом, еще не пользовалась таким широким признанием, как теперь. Искали другие объяснения внутренних тупиков в развитии достигших предела гигантизма рептилий. Словно иссякание самой воли к жизни.
Об этом я написал в заключительной части своей книги «Гнездо Эола» — «Озера асфальтовой смерти».
Что же, так ничего и не осталось от, казалось, неистребимого могущества канувшего мира? Каждый сам встречался с фактами или читал о них, будто ребенок, попав впервые в незнакомую обстановку, вдруг узнает ее, словно когда-то уже побывал здесь. Фактов таких накопилось множество, и просто отвести их вряд ли стоит.
Я попытался представить себе родовую память через множество поколений, которая как будто объясняет и наше врожденное отвращение к гадам, змеям, паукообразным (стоит сравнить с иным, вовсе не похожим страхом, скажем, перед львами и тиграми). Так мезозой стоит в начале и в конце книги. А между двумя отзвуками его «упаковано» все содержание.
Сметенное царство рептилий замещено новыми хозяевами — млекопитающими. Но они принесли с собой не просто подмену, но и такие особенности, каких никогда, ни при каких переменах не знала история жизни на Земле.
В сущности, всю эту новую эру, и чем ближе к нашим дням, тем очевиднее, следовало бы назвать человеческой эрой. Во главе любой перемены стоял тот или иной класс животных: сейчас мы все ближе и ближе подходим к тому, чтобы признать главой и хозяином планеты не класс, но один-единственный вид — Человека. Он неизмеримо умножил возможности всех чувств и органов своего внешне в общем-то не очень замечательного бесшерстного тела. Он преобразил свой облик, покрыв себя множеством видов одежды — нижней, верхней, обуви, головных уборов. Ни с чем не сравнимое могущество оказалось в руках человека — творца орудий и приборов. На наших глазах преодолено непреодолимое: земное тяготение. Мы побывали на Луне, с ее прежде никогда не виданной обратной стороной, собрались на Марс. Изменяются очертания рек, озер, морей.
Тем не менее ряд крупных биологов полагают, что все, имеющее начало, не избежит и конца: к концу, по их мнению, придет и человеческая эра. Мир микроорганизмов и вирусов — полуорганизмов, щебечущий мир птиц, говорливых скворцов, попугаев, ворон — и Бог знает чего еще. При всем остроумии некоторых доводов вряд ли так уже безусловно можно принять их, ведь, повторю, произошла не смена караула, а пришло нечто никогда не бывалое на Земле и в доступном нашему обозрению окружающем мире.
Так что же, все в порядке, «катись быстро, катись гладко колымага-самокатка», как сказано в старой сказке? На этом, в сущности, и стоят авторы так называемых научно-художественных произведений — с непременным благополучным концом, со знаками плюса и умножения для завтрашнего дня. Прогресс! Как определить его? Я полагаю, правильно или нет, что не техническими и прочими чудесами, а только приростом человеческого счастья. <…>
<…> Технические чудеса, грезевшиеся фантастам, давно перекрыты. Но решена ли хоть сколь-ко-нибудь задача подлинного прогресса — прибавка человеческого счастья? Представим себе, что материальное благоденствие позволит каждому горожанину построить себе дачу. К чему это приведет? Станет два города там, где был один. Природа же будет отторгнута еще дальше. Уже сейчас всякий следящий за курортным уголком невольно вспоминает о том чудесном, что было здесь раньше и от чего не остается и помина. А между тем неистоптанная природа — обязательное, непременное условие человеческого счастья.
Невиданные потоки крови залили планету, заказные убийства, прежде неслыханные, захлестнули страну и мир. Когда я работал над книгой, все это лишь начиналось. Но обойти психологию наемного убийцы я не мог (повесть «Павиан»). Пытки, запрещенные лет двести назад, пережили новое чудовищное воскрешение. С каждым годом тают великие «зеленые легкие» планеты — бразильская сельва, сибирская тайга. Мелеют реки. Тысяча животных видов исчезает ежегодно, едва зацепившись за «Красную книгу»; истончается озоновый слой. Отрава угрожает даже водам океанов. Погублено Аральское море, которым дивился Гумбольдт как чудом степей и пустынь. Все быстрее стираются неповторимые, я бы сказал, песенные, черты наших пейзажей. И рукотворное чудо — старинные города. Не случайно законодатели обратились к президенту с просьбой запретить проектирование сверхскоростной магистрали Москва — Петербург: иначе еще тысячи километров земной поверхности придется принести в жертву Молоху. Число особей Человека — Хозяина земли, вероятно, уже превзошло стаи птиц, полчища грызунов и возрастает в геометрической прогрессии. Не видно, как этому может быть положен конец (повесть «Сверкающая цепь»).
Но что же означает жизнь отдельного человека, нас с вами? В своих превосходных телеэскизах о Сталине Э. Радзинский приводит сталинскую пометку на читанной книге: «Квакерски-поповская болтовня о ценности человеческой жизни».
И другую, которую можно отнести сюда же: «Ха-ха».
Религиозное сознание всего мира не соглашается с этим, иные даже считают, что если со смертью все кончается, то стоило ли городить огород?
И тут, наконец, я касаюсь главного в книге и в повести «Гнездо Эола», того, что я пронес через всю жизнь. Известен рассказ о великом французском математике Пьере Ферма, который, выписав свою знаменитую теорему, заметил на полях книги Диофанта, что ему удалось найти необычайно простое доказательство ее. С тех пор во всем мире искали это лишь упомянутое доказательство. Назначались премии, доказывали по частям, недавно пришлось услышать, что доказали и в целом,но чрезвычайно сложным путем.
Я был шестнадцати-семнадцатилетним подростком, работал в рыбацких ватагах на Черноморском побережье около старого заросшего гирла Кубани, когда мне блеснула чрезвычайно простая мысль.
Весь окружающий мир строго подчиняется причинности и логическим законам. Это главное условие возможности существования в нем, да возможности существованияи самого мира. Собираясь сесть на стул и пододвигая его, мы уверены, что он не превратится в оскалившую пасть гиену. Карабкаясь по лестнице, мы знаем, что следующая перекладина ожидает тяжести нашего тела, а не вспорхнет крылышками, оставив нас висеть в воздухе. Наука не только возможна, она необходима в этом мире. Наука и разум, то есть та способность, что, превосходя зубы, когти, бронеподобные наросты на коже, позволила человеку стать первым и направила на путь, конца которого не видно. Наш разум — дитя материального мира и наиболее могучее средство борьбы за жизнь. Суть его заключается в праве спрашивать о причинах любого действия или обстоятельства и, получив ответ, использовать для надобности человека. Мировые загадки популярных книжек — это то, чего еще не знает наука, но нет никакого сомнения, что узнает завтра или послезавтра: никогда прежде небывалый поток открытий подтверждает это.
Но вот явление, с каким сталкиваются каждое мгновение, которое составляет суть моего существования: почему я, именно вот этот Я, родившийся тогда-то, в такой-то точке Земли, в таком-то обществе, ставший таким-то по счету братом в семье, Я, пишущий эти строки, — почему все это произошло со мной, а не родился я во времена Юлия Цезаря или в Центрально-Африканской империи, когда еще не свергнутый император предвкушал поужинать хорошо зажаренными отпрысками знатных семей? Для всего должны быть свои причины. Твердишь это себе, но тотчас понимаешь, что ни о каких причинах в этом (решающем для меня!) случае не может быть и речи, что вопрос невозможен и не зависит от того, что наука еще не доросла до ответа — что и само явление, и стремление распознать его лежат, в принципе, вне причинной и логической области. Вне сферы любых наших знаний, возможностей и интересов разума. Это иноприродное явление. Если мир (весь мир!) сравнить с основой, то выходит так, что как бы поперек этой основы тянется некий уток и лишь вместе они создают мир. Долгое время писали, говорили, учили, что определенная комбинация материальных свойств, психики, зависящая от строения нервной системы, — это и есть то, что определяет живое существо. Повторится еще когда-нибудь подобная комбинация — и возникнет то же самое Я. Но сделаем еще небольшой шаг. Вообразим, что комбинация повторилась дважды и, скажем, в одно и то же время. Так где же будет мое Я? И по какому правилу свяжется оно с комбинацией первой или второй?
Но сейчас даже особенных воображаемых предположений можно не делать. Только прогремело поразительное открытие. Клонирование. Можно создать абсолютную генетическую копию того или иного существа.
Но это ничуть не меняет дела. В каком из абсолютно одинаковых живых существ и по каким причинам окажется то Я, за которым мы решили проследить?
На самом деле любая материальная комбинация сама по себе не значит ровно ничего. Живое существо не двучлен — материальная основа и психика, но трехчлен, причем третий член — мое Я, третий член, полностью вы-падающий из правящих миром причинно-логических законов, и есть то, что определяет живое существо. Комбинация сама по себе есть лишь квартира, ожидающая своего хозяина.
Тогда же я назвал это первое и главное явление всякой жизни сходным, решающим альфа-фактом. И только имея его в виду и можно начинать высказывать какое-либо суждение о мироздании. Я не берусь судить, каким образом это оказалось вне поля зрения. Очень часто мне трудно отделаться от впечатления, что первой главы не хватает и автор пишет прямо со второй главы.
Ряд поразительных следствий вытекает из допущения альфа-факта. Но все это лишь начатки. Предстоит громадная работа над возникающими вопросами.
Ни перечислять их здесь, ни углубляться в них я не буду. Полагаю, что, имея в виду мой возраст (93 года), я не узнаю, к чему придут те, кого заинтересует сказанное.
Бог, Мир, Произвол — ибо иначе я не могу обозначить факт распределения во времени и в пространстве третьего и главного элемента жизни. Эту триаду я выписал не как утверждение, но как материал для тщательного обдумывания.
Все мы читали «Оправдание Добра» Владимира Соловьева. Но в любом «оправдании зла», с каким приходится встречаться, неизбежно видишь спутанные и недостаточно соединенные белые нити.
Пушкин считал свой век жестоким. Нам, однако, выпало жить в еще более жестоком. Красной кровавой метой наш век войдет в историю. Не буду говорить и о ежедневных, одно ужаснее другого, криминальных сообщениях, о жесточайших, мучительных, насильственных смертях чуть не на соседней улице, в соседнем доме или даже в том самом, в котором многие из нас родились и выросли. Ни понять, ни даже вообразить многих случаев из тех, о которых нас оповещают, с помощью нормальной человеческой психики невозможно. Оставим это в стороне, взглянем на природу саму по себе. Муха, бьющаяся в тенетах паука. И как не вспомнить очень простого, обыденно-будничного и тем более поражающего замечания Шопенгауэра: радость поглощающего пищу, ежедневный необходимый процесс, не идет ни в какое сравнение с ужасом и муками пожираемой жертвы.
Несомненен, однако, сказочный отсвет, который очень часто наброшен на жизнь. Мы говорим: поэзия. Мы говорим: красота. Все это близкие понятия, без которых невозможно искусство.
В поистине замечательной книге «Критика практического разума» Кант увидел и услышал свидетельства о божественности мира. Оперируя с живым существом, биолог имеет дело с его первыми двумя элементами — материальной основой и психикой. Как-либо коснуться и видоизменить главные свойства третьего элемента биолог не в состоянии.
Жить невмоготу… Скольким миллионам людей жить невмоготу. И они решают покончить с собой, в Японии — это торжественная церемония в храме. Но уйдут ли они этим способом из мира? Вдумаемся. Мир — это все. ВСЕ. Можно ли таким простым способом выскочить из этого всего?
Третий элемент отойдет в тот запасник, в котором он будет ждать призыва или приказа снова воплотиться в мире (в каком!), когда его призовет тасующий колоду Произвол. Бесплотная жизнь, не воплощенная во все эти три элемента, кажется мне маловероятной.
Как отразится на предстоящем воплощении характер прожитой жизни? Восходящая ли это лестница?
Чрезвычайно важна тема: родители и дети.
Несомненно то или иное влияние телесных изменений на свойства и образ нашего «третьего элемента». Кант умер в старческом слабоумии. Что же такое возрастные изменения в духовной природе нашего Я?
Можно представить себе и еще более сложные вопросы, если развитые здесь соображения с их исходным пунктом, альфа-фактом, покажутся заслуживающими внимания. Перечислять, а тем более разбирать их здесь мне кажется неуместным.
Думаю, однако, что после всего вышесказанного невозможно появление книги, истолковывающей мироздание только как однозначную связь причинно-следственных явлений. Такая книга невозможна без жесточайшего прегрешения перед логикой, поклонником которой, несомненно, явится автор или авторы такой или подобной книг.

Москва, октябрь 1997 г.

Источник: Урания №2-98