Льюис Клайв

Письма Баламута

 

Оглядываясь на минувшие два тысячелетия, уместно вспомнить, что знак Рыб в астрологии считается двойственным. И эпохе Рыб, как никакой другой, свойственно категоричное разделение мира на противоположные начала: Бог и черт, добро и зло, свет и тень… Кстати, с годами разновидностей тени все прибавляется: в начале века она была обнаружена в человеческой психике — под видом архетипа личного и коллективного бессознательного, а в конце века — замечена даже в экономике. Следуя правде жизни, мы решили поместить в этом’ номере и «теневой» материал. Он — в прямом смысле «от лукавого»: это письма прожженного беса Баламута племяннику Гнусику. Произведение сие тоже носит отпечаток двойственности, поскольку подлинный автор его — отнюдь не черт, а филолог и писатель, посвятивший свое перо вопросам веры и христианской этики, и между прочим, бывший ближайшим другом Дж. P.P. Толкиена.

Вступление

Я не собираюсь объяснять, как в мои руки попала та переписка которую я теперь предлагаю вниманию общества.
Есть два равносильных и противоположных заблуждения относительно бесов. Одни не верят в них, другие верят и питают к ним ненужный и нездоровый интерес. Сами бесы рады обеим ошибкам и с одинаковым восторгом приветствуют и материалиста, и любителя черной магии.
Советую моим читателям помнить, что дьявол — отец лжи, и не все, что говорит Баламут, следует считать Правдой, даже с его собственной точки зрения.
Я tie устанавливал личности тек кто упомянут в письмах. Однако не думаю, что, например.
отец Игл или мать подопечного описаны достоверно. В аду. как и на земле, умеют подкрашивать мысли в угоду своим намерениям.
В заключение должен добавить, что я не пытался уточнить хронологию писем. Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки никак не связан с земным временем, и потому не стал я его воспроизводить. История Второй мировой войны могла интересовать Баламута только в той степени, в какой она связана с влиянием на духовное состояние интересующего его человека.

К.С.Льюис Магдален Колледж. 1941

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Мой дорогой Гнусик!

Весьма досадно было узнать, что твой подопечный обратился. Не тешь себя надеждой, что избежишь положенного наказания (хотя я уверен, что в минуты успеха ты не тешишь себя надеждами). Надо спасать положение. Не нужно отчаиваться — сотни людей, обратившихся взрослыми, побыли в стане Врага, исправились, и теперь они с нами. Все привычки подопечного, и душевные, и телесные, льют воду на нашу же мельницу…
Один из великих наших союзников в нынешнее время — сама церковь. Пойми меня правильно. Я говорю не о той самой Церкви, которую мы видим, объемлющей пространство и время, укорененной в вечности, грозной, как полки со знаменами. Это зрелище, признаюсь, способно устрашить наших самых смелых искусителей. Но, к счастью, та Церковь невидима для людей. Твой подопечный видит лишь недостроенное здание в псевдоготическом стиле, на неприбранном строительном участке. Войдя же внутрь, он увидит местного бакалейщика с елейным выражением лица, а тот предложит ему лоснящуюся маленькую книжку, где записано содержание службы, которого никто толком не понимает, и еще книжечку в потертом переплете, содержащую искаженные тексты разных религиозных песнопений, в большинстве своем плохих и напечатанных к тому же мелким шрифтом. Когда он сядет на свое место и оглядится, он увидит, как раз тех соседей, которых он избегал.
Тебе следует в полной мере их использовать. Пусть его мысли перескакивают со слов Тело Христово» к лицам и обратно. При этом никакого значения конечно, не имеет, что за люди сидят там на скамейках. Ты, может быть, знаешь, что кто-то из них — великий воин в стане Врага. Неважно. Он, слава нашему отцу, от природы нелепо одет или отрастил двойной подбородок, твой подопечный легко поверит, что в религии этих смешных и нелепых людей должно быть что-то смешное и нелепое. Как ты знаешь, сейчас в голове подопечного обитает о «христианстве» представление, которое он называет «духовным», но это сильно сказано. Его голова забита хитонами, сандалиями, доспехами, босыми ногами. И тот простой факт, что люди, окружающие его в церкви, одеты по-современному, стал для него (разумеется — бессознательно) настоящим камнем преткновения. Не давай этому камню выйти на поверхность сознания и не позволяй подопечному спрашивать себя какими же он желал видеть прихожан. Следи за тем, чтобы все его представления сейчас были посмутнее, а потом в твоем распоряжении будет целая вечность, и ты сможешь развлекаться наводя в нем ту особую ясность, которой располагает ад.
Максимально используй разочарование и упадок, которые неминуемо настигнут его в первые же недели по обращении. Враг попускает это разочарование на пороге каждого человеческого дела. Оно появляется когда мальчик, зачарованный историей Одиссея, берется за изучение греческого языка. И оно же появляется, когда влюбленные женятся и надо научиться жить вместе. Во всяком человеческом деле есть переход от мечтаний к действительности. Враг идет на риск, связанный с этим разочаровани-ем, так как лелеет надежду, что Ему удастся сделать эти отвратительные маленькие создания Своими свободными приверженцами и служителями. Он вечно называет их «Сыны», с упорным пристрастием унижая весь духовный мир своей неестественной любовью к двуногим. Не желая лишить их свободы. Он отказывается силой вести их к целям, которые Сам поставил перед ними. Он хочет, чтобы они «шли сами». Здесь-то и кроются наши возможности. Но помни, что здесь же скрыта и опасность для нас. Уж если они пройдут благополучно через первоначальный период сухости, они потом будут гораздо меньше зависеть от своих эмоций и искушать их станет гораздо труднее.
До сих пор я писал тебе, исходя из предположения что люди, сидящие на соседних скамьях, не дают никаких разумных поводов к разочарованию. Когда же твой подопечный знает, что дама в нелепой шляпке — страстная картежница, а человек в скрипучих сапогах — скряга и вымогатель, тогда твоя задача много легче. Ты просто мешай ему думать: «Если я такой, какой я есть, могу считать себя христианином, то почему недостатки моих соседей по скамье доказывают, что их религия — просто лицемерие и привычка?»
Ты спросишь, возможно ли. чтобы столь очевидная мысль миновала его? Возможно, дорогой Гнусик. вполне возможно! Обращайся с ним поразумнее и это просто не придет ему в голову. У него еще нет прочной связи с Врагом, а потому нет и истинного смирения. Сколько бы он ни говорил о своей греховности, даже на коленях — все это щебет попугая. В глубине души он еще верит, что оказал большую честь нашему Врагу, когда обратился, и думает, что выказывает большое смирение и снисхождение, ходя в церковь вместе с этими ограниченными и скучными людьми. Удерживай его в таком состоянии как можно дольше

Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Мой дорогой Гнусик!

Меня удивляет твой вопрос. Ты интересуешься, важно ли, чтобы подопечный знал или не знал о твоем существовании. Что касается настоящей фазы борьбы, на этот счет была инструкция низшего командования. Наша политика в настоящее время и состоит в том. чтобы скрываться. Разумеется, так было далеко не всегда. Перед нами мучительная дилемма. Когда люди не верят в нас нам не получить тех отрадных результатов, которые дает прямой террор, и к тому же мы лишены радостей магии. С другой стороны, когда они в нас верят, мы не можем делать из них материалистов и скептиков. Во вся-ком случае, пока еще не можем. Надеюсь, в свое время мы научимся так разбавлять науку эмоциями и мифами, что вера в нас (под измененным названием) проберется и обоснуется в них тогда как душа человека останется закрытой для веры во Врага. Вера в «жизненную силу», культ секса и психоанализ могут оказаться здесь весьма полезными. Если нам когда-либо удастся создать изделие высшего качества — магаматериалиста, не только использующего, но и искренне почитающего то, что он туманно и расплывчато именует «силами», отрицая при этом невидимый мир. мы будем близки к победному концу. Не думаю, что тебе очень уж трудно обманывать пациента. «Черти» — комические персонажи для современных людей, и это поможет тебе. Если какое-то смутное подозрение забрезжит в голове подопечного, покажи ему изображение существа в красном трико и убеди его, что поскольку в такое существо он верить не может, он не может верить и в тебя. Это старый метод он есть во всех учебниках.
Я не забыл своего обещания и обдумал, сделать ли подшефного крайним патриотом или крайним пацифистом. Все крайности, кроме крайней преданное-, ти Врагу, следует поощрять. Не всегда, разумеется, но в настоящее время — безусловно… Бывают времена прохладные и самодовольные, тогда мы помогаем людям еще крепче уснуть. В другие времена, такие, как сейчас готовые вспыхнуть раз-дорами, наша задача — подливать масла в огонь. Каждая маленькая группа людей, связанная общим интересом, который другие отвергают или игнорируют, постепенно вскармливает тепличное благодушие своих членов друг к другу. По отношению же ко всем прочим у них развивается гордость и даже ненависть, проявляемые безо всякого стыда, ибо они «санкционированы» делом и освобождают от личной ответственности. То же самое происходит и в маленьких группах, первоначально возникающих во имя служения Врагу. Мы хотим чтобы Церковь была маленькой, для того, чтобы принадлежащие к ней приобрели замкнутость, скованную напряженность, самодовольную непогрешимость, свойственные тайным обществам и кликам, а не только для того, чтобы меньше людей знало Врага. Сама Церковь, конечно, надежно защищена и нам еще никогда не удавалось придать ей характерные черты фракции. Но некоторые группировки, входящие в нее, часто радовали нас превосходными ре-зультатами, от партий Павла и Аполлоса в Коринфе и до партий высшей и нижней Церкви в Англии.
Если твоего подопечного удастся сделать совестливым пацифистом, он автоматически окажется членом маленького, громкоголосого, сплоченного и непопулярного общества, что почти наверняка хорошо повлияет на новообращенного христианина. Но только «почти наверняка». Сомневался ли он до войны в том. оправдано ли участие даже в справедливой войне? Достаточно ли он мужественен — чтобы не поддаться бессознательному самообману, скрывающему истинные мотивы собственного па-цифизма? Убежден ли он в минуты самой большой честности (никто из людей никогда не бывал совершенно честен), что он действует исключительно из желаний следовать воле Врага? Если он именно таков, его пацифизм, увы, сыграет на руку не нам. а Враг, вероятно, защитит его от обычных последствий принадлежности к секте. В таком случае посоветую тебе вызвать в нем внезапный и запутанный эмоциональный кризис из которого он мог бы выйти неуверенным и шатким патриотом. Но если я его верно себе представляю, лучше попробовать пацифизм.
На что бы он ни решился, твоя задача неизменна. Пусть он сочтет патриотизм или пацифизм частью своей религии. Л затем, под влиянием партийного духа, пусть отнесется к нему как к самой важной части религии. Потом спокойно и постепенно подведи его к той стадии, когда религия просто станет частью «дела», а христианство он будет ценить главным образом за те блестящие доводы, которые можно надергать из его словаря чтобы оправдать английские военные действия или же пацифизм. Не допускай одного — чтобы пациент рассматривал жизненные дела как материал для послушания Врагу. Если ты сделал мир целью, а веру — средством человек уже почти в твоих руках, и тут совершенно безразлично, какую цель он преследует. Если только митинги, брошюры, политические кампании, движения и дела значат для него больше, чем молитва таинство и милосердие — он наш. И чем больше он «религиозен» (в этом смысле), тем крепче мы его держим. Я мог бы показать тебе целую клетку таких здесь, у нас внизу. Потешнейший уголок!

Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ

Мой дорогой Гнусик!

Отрадно видеть явный прогресс. Я только опасаюсь, как бы ты. стремясь побыстрее добиться нужных результатов, не пробудил бы подопечного и он не осознал бы своего истинного положения. Хотя мы с тобой видим это положение в верном свете, мы никогда не должны забывать, насколько иным оно кажется ему. Мы знаем, что нам удалось направить его в другую сторону, выводящую из орбиты вращения вокруг Врага. Но нужно, чтобы он думал, что причины такого изменения вполне обыденно легко и просто устранимы. Он ни в коем случае не должен заподозрить, что сейчас он медленно удаляется от солнца в холод и мрак совершенно безбрежной пустыни. .
Именно поэтому я почти обрадовался, услыхав, что он все еще молится, ходит в церковь и приступает к таинству. Я знаю.
это опасно для нас но было бы еще хуже, если бы он понял то, как он далек or высокого накала первой поры. Пока он внешне сохраняет привычки христианина, можно поддерживать его в уверенности, что у него просто появилось несколько новых друзей и новых удовольствий, но его духовное состояние в основном такое же как и шесть недель назад Пока он так думает, нам даже не приходится бороться с осознанным раскаянием о вполне определенном грехе Нужно будет только ослаблять смутное и тревожное чувство, что он не совсем правильно вел себя в последнее время.
С этой смутной тревогой обращайся очень осторожно. Если она усиливается, она может пробудить человека и испортить всю нашу работу. С другой стороны, если ты заглушишь эту тревогу полностью, чего, вероятнее всего. Враг тебе сделать не позволит, мы упустим возможность обернуть ее себе на пользу. Если же позволить ей развиваться, но не до таких пределов, когда она становится неотступной, переходя в подлинное покаяние она приобретет одно неоценимое достоинство. Пациенту будет все труднее думать о Враге. Все люди во все времена в какой-то степени испытывали эту неохоту. Но если мысль о Нем поднимает в человеке целый ряд полуосознанных грехов, эта неохота усиливается. Тогда он возненавидит всякую свою мысль, напоминающую о Враге как близкому к банкротству человеку ненавистен один вид банковской книжки. В этом состоянии твой пациент проникнется неприязнью к своим религиозным обязанностям. Прежде, чем приступить к ник он будет думать о них настолько мало, насколько это еще допускает чувство приличия а по их окончании он будет забывать о них как можно быстрее.
Несколько недель назад тебе приходилось искушать его фантазиями и невнимательностью во время молитвы. Теперь он примет тебя с распростертыми объятиями и почти начнет упрашивать, чтобы ты отвлек его и опустошил его сердце. Он сам захочет, чтобы его молитвы не были сердечными, ибо ничто не испугает его больше, чем непосредственное присутствие Врага. Он станет стремиться к тому, чтобы спящая совесть лгала. Когда это состояние в нем укрепится то мало-помалу ты освободишься от утомительной обязанности использовать удовольствия в качестве искушений. Когда тревога и нежелание разобраться в сути этой тревоги уведут его от подлинной радости, когда привычка лишит приятности суетливые удовольствия а возбужденность чувств накрепко привяжет к ним (к счастью, именно так привычка действует на удовольствие), ты увидишь, что его буквально блуждающее внимание можно привлечь чем угодно. Тебе даже не нужно будет использовать хорошую книгу, которую он действительно любит, чтобы удержать его от молитв, работы и сна,- вполне достаточно колонки объявлений из вечерней газеты. Ты заставишь его терять время не только в интересных для него разговорах с приятными ему людьми, но и в разговорах с теми, кто ему безразличен, на совершенно скучные темы. Он у тебя временами вообще ничего не будет делать. Ты его продержишь до поздней ночи не в шумной компании, а в холодной комната у потухшего камина. Всю его здоровую внешнюю активность можно подавить, а взамен дать ничто, чтобы под конец он мог сказать, как сказал один мой пациент, прибыв сюда: «Теперь я вижу, что большую часть своей жизни я не делал ни того, что я должен был делать, ни того, что мне хотелось». А христиане говорят, что Враг — это Тот, без Кого ничто не обладает силой. Нет. ничто очень сильно, достаточно сильно, чтобы украсть лучшие годы человека, отдать их не услаждающим грехам, а унылому заблуждению бессодержательной мысли. Ничто отдает эти годы на утоление любопытства, столь слабого, что человек сам его едва осознает. Ничто отдает их постукиванию пальцами, притоптыванию каблуками, насвистыванию опротивевших мелодий. Ничто отдает их длинным, туманным лабиринтам мечтаний, лишенных даже страсти или гордости, которые могли бы украсить их причем, окунувшись однажды в эти мечтания слабый человек уже не может стряхнуть их с себя.
Ты скажешь, что все это мелкие грешки. Тебе, конечно, как и любому молодому искусителю, больше всего хотелось бы, чтобы ты мог доложить о какой-нибудь картинной подлости. Но помни — самое важное — это в какой степени тебе удалось удалить подшефного от Врага. Не важно, сколь малы грехи, если их совокупность оттесняет человека от Света и погружает в ничто. Убийство ничуть не лучше карт, если карты дают нужный эффект. Поистине, самая верная дорога в ад — та, по которой спускаются постепенно, дорога пологая мягкая без внезапных поворотов, без указательных столбов.

Твой любящий дядя Баламут.

ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Мой дорогой Гиусик!

Особенно тревожит меня в твоем докладе что подопечный больше не принимает тех самонадеянных решений, которые сопровождали его первоначальное обращение.
Он не обещает неуклонной добродетели, он даже не ожидает благодати на всю свою жизнь — он только надеется всякий день и час получать поддержку своим скромным силам, чтобы их хватило на борьбу с искушениями. А это очень плохо!
Сейчас я вижу только одно направление действий. Твой подопечный приобрел смирение — заметил ли ты это? Все добродетели для нас менее страшны, чем добродетель смирения особенно когда человек осознает ее в себе Поймай его в тот Момент, когда он забыл о духовной бдительности, подсунь ему приятную мысль: «А ведь я становлюсь смиренным». — и тут же в нем проявится гордыня, он возгордится смирением. Если он очнется увидит опасность и постарается заглушить новый вид гордыни, заставь его возгордиться этим старанием, и так далее Но не занимайся этим слишком долго, ибо есть опасность. что ты пробудишь чувство юмора и здравомыслие. Тогда он просто высмеет тебя и пойдет спать.
Но есть и другие Эффективные возможности сконцентрировать его внимание на этой гнусной добродетели. Смирением, как и любыми другими добродетелями, наш Враг хочет отвлечь внимание человека от самого себя и направить его на Него и на ближних. А всякий отказ от самого себя и самоуничижение существуют в конце концов именно для этого,- пока они не служат этой цели, от них мало вреда. Они даже могут быть Нам полезны, если из-за них человек интересуется преимущественно собой. Кроме Torn самоуничижение можно использовать как исходную точку для презрения к другим, для угрюмости, цинизма и жестокости. Поэтому ты должен скрыть от пациента истинную цель смирения. Пусть он под смирением подразумевает особое (а именно плохое) мнение о своих способностях и своем характере. Не сомневаюсь, что определенные способности у него действительно есть. Укрепи его в мысли, что смирение состоит в том, чтобы ставить эти способности как можно ниже. Конечно, они в самом деле менее ценны, чем он думает. Но не в этом дело. Самое главное — чтобы он ценил свое мнение больше, чем истинность, и вносил тем самым хоть крупицу нечестности и надуманной веры в самый центр того, что в ином случае угрожает добродетелью. При помощи этого метода мы заставили тысячи людей думать, что для красивой женщины смиренно считать себя уродом, а для умного мужчины — считать себя дураком. А поскольку то, во что они старались верить, — явная ерунда, им эта вера не удается и мы можем до бесконечности вращать их мысли вокруг них самих в стараниях достичь невозможного.
Чтобы предупредить выпады Врага, мы должны знать Его цели. Враг хочет привести человека в такое состояние, когда он мог бы спроектировать лучший в мире собор, знать, что этот собор хорош, и радоваться тому, что он сделал, но не больше и не меньше, чем если бы его спроектировал кто-нибудь другой. В конечном итоге. Враг хочет, чтобы человек был совершенно свободен от предубеждений в свою пользу и мог радоваться своим способностям так же искренне и благодарно, как и способностям ближнего, восходу солнца, слону или водопаду. Он хочет, чтобы каждый человек в мире увидел, что все существа (в том числе и он сам) великолепны и прекрасны. Он хочет по возможности скорее разрушить в человеке животное самообожание, но, боюсь, конечная Его цель — в том, чтобы восстановить в нем благожелательность и милосердие ко всякому творению, включая его самого. Когда он действительно научится любить ближнего, как самого себя ему будет дано любить себя как ближнего. Мы никогда не должны забывать самую отталкивающую и необъяснимую черту нашего Врага: Он действительно любит этих безволосых двуногих, которых Он создал, и правая рука Его всегда возвращает им то, что отнимает левая.
Поэтому Он будет всячески стараться, чтобы твой подопечный вообще перестал думать о том, какая ему цена. Он рад если люди считают себя скверными. И в ответ на твои старания подсунуть ему тщеславие или ложную скромность. Он напомнит, что от человека вообще не требуется никакого мнения о своем таланте, так как он прекрасно может им пользоваться не решая точно, какая же из ниш в храме славы предназначена для него… Ты во что бы то ни стало должен исключить эту Вражью мыопь из сознания пациента. Кроме того. Враг будет убеждать пациента и еще в одной истине, которую они все признают, но которую им трудно почувствовать: что они не создали самих себя что все их способности дарованы Им, и гордиться талантами так же глупо, как гордиться цветом волос. Враг всегда старается отвлечь человека от такой гордости, а ты должен фиксировать на ней его внимание. Враг даже не хочет, чтобы они сверх меры копались в своих грехах — чем скорее человек после покаяния займется делом — тем Врагу лучше.

Твой любящий дядя Баламут.

Источник: Урания №5-95