Публикация, которую мы предлагаем вам, уважаемые читатели, — это не научно-популярная статья и не астрологическое исследование натальной карты А. С. Пушкина, как вы, может быть, подумали, прочитав заглавие. Поэт и исследователь Юрий Швырев представляет на ваш суд открывшуюся ему истину: «поверенная алгеброй», порой излишне сухая астрология может являть собой реальнейшую и поэтичнейшую гармонию.

***

Судьба решается под круговращением Зодиака, несущего то бурю, то ясность. Особенно это заметно под зодиакальным знаком России.

Весна ли красная
блистает средь полей
Иль лето знойное палит
иссохши злаки,
Иль, урну хладную вращая,
Водолей Валит шумящий дождь,
седой туман и мраки, —

читает Пушкин лучшую, по его мнению, элегию Константина Батюшкова «Таврида» и, послушный вдохновению, создает в своем воображении болдинский корабль:

Гоомада двинулась
и рассекает волны.
— Плывет. Куда ж нам плыть?. .

Плыть было трудно даже такому опытному флотоводцу, как Василий Жуковский, рожденному под воспетым Батюшковым знаком Водолея, и задумавшему оснастить русским гекзаметром корабль великой «Одиссеи»: «Страшными тучами вкруг обложил беспредельное небо Зевес, и взбуровил он море, и бурю воздвиг, отовсюду ветры противные скликав».

«Нелюдимо наше море», — восклицает автор «Пловца» Языков, которому вторит автор «Пироскафа» Баратынский, утверждающий в своей «Осени»:

И пенится и ходит океан,
И в берег бьет волной безумной. . .

Оба они родились под знаком Рыб и вполне могли, подобно дельфинам, следовать в кильватере за флагманским для России зодиакальным знаком. Тем более, что «безумная волна» помрачила музу Батюшкова, и Пушкин был готов в согласии с зодиакальной последовательностью определить истинное место для музы «последнего поэта»: «Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов… Время ему занять степень, ему принадлежащую — и стать после Жуковского и выше певца Пенатов и Тавриды».

А впереди, под «парусом Х1Х века», ладил славянофильский корабль «Европейца» Иван Киреевский, рожденный под знаком Овна, как и его сподвижник Николай Гоголь. «Алексей Степанович Семирамиду пишет!»- оповестил он друзей о грандиозном историческом исследовании Алексея Хомякова, заглянув по случаю в рукопись и встретив в ней имя этой восточной царицы. Впрочем, мог бы он назвать это произведение и именами Диониса, Фу-си, Лао-цзы или Заратустры, коли натолкнулся бы на них. Ведь Хомяков с присущей ему энергией Тельца пытался здесь во имя славянофильских битв и православной соборности объять Запади Восток. «Поздравляю всю братию с рождением «Европейца»… Надеюсь на Хомякова: Самозванец его не будет уже студент, а стихи его все будут по прежнему прекрасны», — обращается автор «Онегина» к автору «Пловца», надеясь взять на буксир ладью умершего товарища, «Северные цветы», и приглашая друзей на тризну на своем корабле, называемом «Диоскуры», или попросту Близнецы, и благословленном эпиграфом музы Державина, которая предупреждала от имени Яслей в Раке, задолго до «Медного всадника», что

Редкому пловцу случится
Безбедно плавать средь морей:
Там бурны дыша т непогоды,
Горам подобны гонят воды
И с пеною песок мутят.
Петрополь сосны осеняли –
Но, вихрем пораженны, пали,
Теперь корнями вверх лежат.

В ту же пучину, встревожившую Вяземского и воспетую, по словам Пушкина, «союзником Рака»* Хвостовым, заглядывал, выходя с пистолетом к медному истукану, Кюхельбекер — сам со своей «рездоскачущей кровью» иногда впадающий по зодиакальной родственности в «хвостовщину». В этой пучине подобно крабу с выпуклыми рачьими глазами затаился сам царь (с бульварным глашатаем Фигляриным-Булгариным, побуждая Пушкина вспоминать «родословную» и грозить кулаком Евгения — Езерского Медному всаднику). Такой и будет судьба героев «раковой» стихии вплоть до «Поэмы без героя» Ахматовой или «точки пули» в финале Маяковского. Поистине глубока была пучина небесная, измеренная кометой Державина (когда он в годовалом возрасте, увидев пылающий хвост небесной гостьи, сказал свое первое слово: «Бог!»), а затем спустя век кометой Аполлона Григорьева(«недосозданная, вся полная раздора, невзнузданных стихий неистового спора»). И поистине устрашал «Анчаром» и «Бесами» земной смерч, который, захлестнув онегинскую таврическую Киприду, вырвал на восьмилетнем ритме этой планеты «Телескоп» с «Философическими письмами» из чаадаевских рук («Чадаев, помнишь ли былое?» — послание Близнеца Близнецу). Эта круговерть, таившая и дуэльную Венеру Пушкина, сотворила волну, смывшую «Европейца», — волну с призраком Ленского и с потоком стихов, которые читал поэт перед уэлью «в лирическом жару, как пьяный Дельвиг на пиру».

Таковы отзвуки тризны по рожденному под знаком Льва Дельвигу на пушкинском корабле и такова державинская рука (с благословением от Рака ко Льву), которую, по свидетельству Пушкина, стремился в лицее поцеловать Дельвиг. Для него это была рука, написавшая «Водопад», где таится исток дельвиговских стихов о ревельской парусной эскадре из «громад» и «ветрил», ибо у Державина князь Потемкин-Таврический «покрыл понт Черный кораблями, потряс среди земли громами». Теперь же пучина, как после девятого вала, исторгала обрывки снастей с шифрованными онегинскими листками и рукописями пушкинской «Вольности», родной сестры одноименной оды, рожденной Радищевым — Девой. Здесь «Осьмнадцатый век» Радищева купался в волнах наряду с «Девятнадцатым веком» из журнала «Европеец». Ибо, как писал Киреевский Вяземскому: «Наши книги и журналы проходили в публику, как вражеские корабли теперь проходят к берегам Финляндии, то есть между шхер и утесов и всегда в виду крепости».

Над этой крепостью грянет суд, «когда появятся весы» Лермонтова и окажется, что «тот певец, неведомый, но милый» в виду этой крепости мог «быть повешен, как (рожденный под Весами. — Ю.Ш. ) Рылеев». И финальные стихи романа:

Блажен, кто праздник жизни рано
Оставил, не допив до дна
Бокала полного вина. . .

вбирают в себя строки Веневитинова, рожденного под Весами и умершего на 22-м году жизни в марте 1827 года: «В волшебной чаше наслажденья он дна пустого не найдет. . .» И в конце концов окажется, что двухлетнее замужество Татьяны, считая от московской зимы романа, отметит финал реквиемом кончины Веневитинова, обозначив «цензурную дыру» декабризма. И именно эта московская зима 1824/25 года выведет нас на восьмилетний ритм истинно Российской Венеры, исчисляемый от солнечного затмения во времена князя Игоря до высот полета первого космонавта Юрия Гагарина, ощутившего оттуда, как по-лермонтовски «спит земля в сиянье голубом». И так же блеснет атмосфера вокруг Венеры в телескопе Ломоносова: «Явление Венеры на солнце, наблюденное в Санктпетербургской Императорской Академии наук. Майя 26 дня 1761 года». Таково название брошюры из личной библиотеки Пушкина (где имя автора не указано).

Я держу эту безымянную брошюру в руках в Пушкинском Доме, устанавливая авторство Ломоносова и не помышляя, что от даты открытия Ломоносовым атмосферы на Венере можно отсчитывать начало Золотого века русской литературы — вплоть до смерти великого Скорпиона Достоевского, за которой последовало прохождение этой планеты по солнечному диску. Меня тогда целиком поглощала очевидная космическая связь Близнецов-Диоскуров Данте и Пушкина и чаровала высшая гармония единого ритма между утренней Венерой «Божественной комедии» и утренней таврической Кипридой «Евгения Онегина». А вот о Петре Великом, Батюшкове, Чаадаеве и Белинском как о Диоскурах я еще не задумывался и вряд ли тогда, пятнадцать лет назад, мог надеяться, что зодиакальная расстановка в области творческой мысли принесет хоть какую-то пользу. Сейчас я рад поставить книги Жуковского, Пушкина и Лермонтова рядом, зная, что эта троица — Водолей, Близнецы и Весы (а в Серебряном веке — Владимир Соловьев, Волошин и Есенин) — связана единой зодиакальной стихией Воздуха, объединяющей парусную «Одиссею»

Жуковского, штурманскую «громаду» Пушкина и мятежный «Парус» Лермонтова. В следующей «связке» окажутся Языков, Державин и Ломоносов (в Серебряном веке — Вячеслав Иванов, Маяковский и Хлебников), объединенные стихией Воды Рыбы, Рак и Скорпион.
Итак, Скорпион принял эстафету от Весов. Михайло Ломоносов, цитируемый в «Евгении Онегине» перед субботними именинами Татьяны с роковой январской утренней Венерой 1824 года:

Но вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин.

«Он создал первый университет (открытый в Татьянин день, будущий студенческий праздник. -Ю.Ш.). Он, лучше сказать, сам был нашим университетом», — говорится в пушкинском «Путешествии из Москвы в Петербург», предназначенном для «Современника». Тут упомянут и автор «Россиады» Херасков, принадлежащий к этому же знаку — как и Тургенев, Достоевский с Петрашевским, Андрей Белый, Даниил Андреев и Велимир Хлебников. Последний, написавший «Доски судьбы», узрел в пасхальном 28-летнем круге Солнца ритм поколений, меняющих взгляды на противоположные. Вот его ряды-триады, основанные на датах рождения и «офланкированные» единым ритмом Венеры: 1809 (Гоголь, Кольцов), 1837 (Случевский), 1865 (Мережковский); и еще триада: 1775 (Каченовский), 1803 (князь Одоевский, Тютчев), 1831 (Блаватсхая).

Теперь — Стрелец, принадлежащий к кругу Огня вместе с Овном, роднящим Гоголя с Иваном Киреевским, Герценом, Грановским, Горьким и Николаем Гумилевым, а также со Львом, под которым родились Дельвиг, князь Одоевский, Греч, Сальери, Чернышевский, Короленко и Мережковский. В мемориальном альманахе Дельвига «Северные цветы» провозглашено Жуковским в ответе Дмитриеву-Деве:

Лежит венец на мраморе могилы;
Ей молится России верный сын;
И будит в нем
для дел прекрасных силы
Святое имя: Карамзин.

Именно он, автор «Истории государства Российского», и должен возглавить знак Стрельца, передав жезл Данилевскому, Михайловскому, Кропоткину, Лобачевскому, Огареву, А. Одоевскому, Некрасову, Тютчеву, Фету, Полонскому, Плещееву, Брюсову и Блоку. Стихи Тютчева звучат и поныне наряду со «Скифами» и «Возмездием» Александра Блока, и сам Пушкин впервые явил России имя Тютчева, напечатав в «Современнике» цикл его стихотворений, которые открывают пылающие бездны в центре нашей Галактики — Стрельце.

И вот — Козерог, относящийся к кругу Земли наряду с Тельцом, объединяющим православие Хомякова с интернационалом Маркса и Ленина, с сомнениями Розанова и космизмом Заболоцкого, а также с Девою Антиоха Кантемира, Радищева, Толстого. Циолковского, Лосева; только в таком круге связывается воедино переписка Циолковского с Заболоцким. Эпиграф из Грибоедова украшает московскую главу «Онегина», а в северную столицу наш герой является из странствия, «как Чацкий с корабля на бал». И в странствии своем на Кавказе Пушкин встречает похоронную арбу с телом убитого в Персии Грибоедова. «Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…» — горько замечает Пушкин, и этим страшным и печальным описанием следовало бы открыть знак Козерога. В этом знаке Станиславский и Надсон — и тут же Мандельштам с его хлесткими словами «Мне на плечи бросается век-волкодав. ..», перекликающимися с пушкинскими строками:

Так море, древний душегубец,
Воспламеняет гений твой;
Ты славишь лирой золотой
Нептуна грозного трезубец. . .
Не славь его: в наш гнусный век
Седой Нептун земли союзник.
На всех стихиях человек
Тиран, предатель или узник.

Эти стихи, обращенные к Вяземскому с призывом не славить Венеру-Анадиомену в год казни декабристов и написанные за 20 лет до открытия Нептуна, смотревшего из Водолея на убийство Пушкина и Лермонтова (в Водолее он и был открыт), определяют подлинного хозяина двадцативековой эры Рыб, которой предстояло через три века смениться эрой Водолея под управлением Урана. Водолей — подлинный знак России, ибо Уран, благодаря своему 84-летнему обороту, был там во время Крещения Руси, а двенадцать таких обращений составляют три пасхальных 532-летних круга. Чтобы достойно встретить XXI век, Уран в 1996 году вступает в знак Водолея на двенадцатом своем обороте после Крещения Руси (Нептун — в 1999-м), неся с собой отзвуки битв Александра Невского, византийской даты Страшно го Суда (1492)’ и суда над Аввакумом, дыхание первой мировой войны и Октябрьского переворота. Под эгидой Моцарта, Коперника, Галилея и Чижевского Водолей отзовется памятью о баснописце Крылове, Салтыкове-Щедрине, Лескове, Чехове, Менделееве, Замятине, Пришвине, Владимире Соловьеве, Флоренском и Леонтьеве, Шестове, Пастернаке, Сурикове, Эйзенштейне…

Таков Российский Зодиак, оснастивший к двухсотлетнему юбилею пушкинскую зодиакальную «громаду» хлебниковским призывом «Хватай за ус созвездье Водолея!». И вот, снова под Венерой — генетической звездой Пушкина и «Онегина», свершающей в небесах тот же самый путь, что и в год рождения поэта,

Громада двинулась
и рассекает волны. — Плывет. Куда ж нам плыть?. .

продолжение — «И мнилась мне российская Венера»

---

 

* Так А.С.Пушкин назвал Хвостова в письме Н.М.Языкову от 18 ноября 1631 г.
** 1492 год от Рождества Христова соответствует 7000-му году «от сотворения мира» (летосчисление, принятое в Византии и Древней Руси). Эта дата воспринималась в XV веке почти как «официальный конец света», основанный на толковании «Откровения» Иоанна Богослова. (Прим. ред.)

Маяк любви,
прекрасная планета
Зажгла восток улыбкою лучей,
И ближних Рыб затмила ясность эта.
Данте. Божественная комедия

Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я …
Александр Пушкин. Евгений Онегин