Много легенд и преданий хранит эта земля. Повсюду, в самых неожиданных местах странник встречает распятия и часовни, напоминающие о далеких временах. В одном из преданий рассказы­вается о Нориберте, жителе Люксембурга, который в 1080 году присоединился к пяти рыцарям, пред­принявшим паломничество в Компостелу. Они поклялись в верности друг другу, и каждый обязался защищать осталь­ных до последней капли крови; все приняли при­сягу, кроме Нориберто, который отказался, созна­вая, что у него недостает для этого мужества. Однако ему позволили отправиться вместе с ос­тальными в качестве со­провождающего. И когда рыцарь Феликс, которому в свое время пришла мыс­ль о присяге, занемог в Испании, остальные, стре­мясь поскорее добраться до собора Компостелы, последовали дальше, кро­ме Нориберто, оставшего­ся ухаживать за больным. В предсмертной агонии Феликс молил о помощи, и Нориберто не отходил от него ни на миг, но несмот­ря на все его старания Феликс умер, и Нориберто во всем обвинил себя. «Я знал, что мне это не по силам», — шептал он в отчаянии. Но когда нарушившие клятву добрали­сь до Компостелы, они увидели, что Нориберто уже там: сам святой Иаков доставил его на белоснежном скакуне.

Другая легенда связана с перевалом Себрерос. на пути в Компостелу. Много столетий назад в тех местах выдалась суровая зима. Каждую ночь свирепствовала снежная буря, и в горах пропа­дали замерзшие овцы. Один монах решил остать­ся в горах, чтобы служить святую мессу для всякого пилигрима, который забредет в часовню на перевале в ненастный час, но никто не пришел туда кроме бедного старого пастуха. Звали пас­туха Хуан Сантин, и каждый день в самый разгар бури он являлся в часовню и вставал у алтаря, чтобы послушать мессу, так что монаху приходи­лось оставлять свои теплый очаг и идти в промерз­шее помещение, чтобы совершить таинство.

Однажды ночью, когда буря разыгралась не на шутку и монах мечтал остаться у своего уютного очага, Хуан Сантин вновь явился послушать мессу: помимо овец, в его жизни не было иной отрады, кроме этой святой службы, и ворчливому монаху опять пришлось оставить уютное место у камелька. «Бедный я бедный, — причитал он. — Приходится идти сквозь пургу и ненастье только потому, что этот дурацкий пастух хочет услышать, как я про­изнесу несколько слов на латыни перед куском хлеба и чашкой вина!»

И не успел он договорить, как раздался оглушительный гром, ча­совня озарилась ярким светом и хлеб на алтаре превратился в тело Хрис­тово, а вино в чаше стало кровью. Голос Иисуса Христа возвестил монаху: «Я тоже пришел этой но­чью послушать вечерню, ибо и я пастух».

С тех пор часовня на перевале Себрерос стала одной из самых почитае­мых святынь на пути апос­тола Иакова.

На подходе к Компостеле существовал обычай: первый, кто увидит башни знаменитого собора, кри­чал по-французски: «Моп Joie!» («Я король!»), и этот паломник становился главой своей группы. Лю­бопытно, что большинст­во из носящих сегодня такие фамилии, как «Кинг», «Кениг», «Леруа» или «Рекс», обязаны этим кому-то из своих зорких предков, первому из группы завидевше­му башни Компостелы.

В самом Сантьяго стоит удивительный по красоте и великолепию собор, где устраивают торжественные богослужения, особенно в день апостола Иакова — 25 июля, и тем более в «юбилейные» годы, когда на этот день прихо­дится воскресенье.

Путь апостола Иакова всегда привлекал внимание ученых, выдвигавших различные ги­потезы о его происхождении и истории. Вот какие гипотезы выдвигает французский иссле­дователь Луи Шарпантье.

«Многие петроглифы периода неолита, найден­ные в Галисии, совпадают со знаками, оставленны­ми в камне строителями на пути апостола Иакова.

Возможно, в этом кроется одна из величайших тайн паломничества в Компостелу.

Путь Сантьяго в Испании это дорога посвяще­ния, уходящая истоками, как минимум, в эпоху неолита. Странствование по нему, похоже, никогда не прерывалось.

Этот путь каким-то таинственным образом связан с «народами моря», пришедшими с запада, у которых обнаруживается общий символ —водо­плавающая птица, гусь или лебедь, изображенный в виде перепончатой плюсны, знаменитой в сред­ние века «гусиной лапы».

Этот путь был намечен и подготовлен, во-первых, благодаря своим теллурическим качествам, но еще и по неизвестным причинам, неким наро­дом, пришедшим с Атлантики: этих людей называ­ли Geants (гигантами, исполинами), Jeans (Жанами или Хуанами), Jaun (по-баскски, «господин»).

Имеется достаточно оснований полагать, что эти Жаны, эти атланты были носителями удиви­тельнейшей науки, часть которой они смогли передать. Во всяком случае это касается тех из них, кому удалось спастись от морского катаклизма, повергшего в пучину обитаемый мир в ходе знаме­нитого неолитического «разверзания».

Разбросанным, потерпевшим кораблекруше­ние в этом пустынном мире, им пришлось взять на себя задачу развития отсталых народов, среди которых они оказались, передать им часть знаний в обмен на помощь, необходимую для выживания.

По меньшей мере три центра были установлены на западе, где «подготовительный» путь посвяще­ния пролегал вдоль четко очерченных параллелей, выходивших к Корнуоллу, лигурской Арморике и Галисии. Людям, сформировавшимся благодаря пройденному сакральному пути, они передали зна­ния в области сельского хозяйства, ремесел и, вероятно, торговли. По всей видимости, эти три маршрута были весьма многолюдны до времен владычества Рима, который систематично разрушал все, что не мог поработить.

Римляне превратили свободных крестьян в рабов, предполагаемых варваров христиане сде­лали крепостными, за которыми закрепилось прозвище Жаки, ставшее уничижительным, рав­но как и pedzouilles (мужланы, деревенщина), Жак-гусиная нога.

В результате преследований были истребле­ны наставники-друиды, прекратили свое суще­ствование их пути посвящения и центры в Галлии и Великобритании. На Западе остался лишь один путь посвящения — в Галисии. Он был защищен горными хребтами и привлекал людей искусства, которых крепостничество не могло привязать к земле.

Очевидно, что в неспокойные времена в начале нашей эры большинство из тех, кому открылись традиционные знания, были пиренейцами, и это в какой-то степени объясняет легенду о пиренейском происхождении «мастера Жака».

Именно эти люди стали самыми древними строителями дороги в Компостелу. Конечно, они были не только строителями… Но именно в памят­нике, в камне следы наиболее долговечны.

Я считаю, что они существовали со времен дольменов до наших дней, ибо братство этих людей живо до сих пор…

Все, что можно было передать из традиционно­го знания через памятники, было передано, неза­висимо от осознания сути того, что передавалось.

До появления монументального христианского искусства деятельность этих людей традиционно была связана прежде всего с пещерами. Вдоль всего пути встречается множество естественных и искус­ственных пещер, бессчетное количество курганов и дольменов, обычно вырытых в земле. В ту эпоху эти мастера были, прежде всего, плавильщиками и кузнецами… (колонна Жакин в храме Соломона была покрыта бронзой).

В христианские времена эти мастера встрети­лись на пути апостола Иакова с так называемыми «мосарабами», которых также привлекала вели­кая святыня. К IX веку они привнесли сюда из Севильи и Кордовы приемы зодчества, получив­шие название «арабских».

Пиринейцы, кантабрийцы, мосарабы — может быть, они основывались на общей тысячелетней традиции, из века в век хранившейся в тайне и быстро нашедшей применение в различных техни­ческих приемах.

Когда благословенное обретение могилы апос­тола позволило христианизировать путь, на этой дороге выстроились в ряд как «вестготские», так и «мосарабские» монастыри и скиты, неизменно возводившиеся в традиционно священных гротах: Санта-Сесилия, Сан-Хуан-де-ла-Пенья, Лейре, Эстелья, Ирансу, Ираче, Панкорбо, Сан-Мильян, Сан-Мигель-де-Эскалада и многих других.

Вестготы, к которым присоединились мосара­бы, составили братство зодчих, покровителем ко­торых — еще до времен христианства — стал легендарный Жак. Средневековью это братство известно под именем «Enfants de Maitre Jacques» («Дети мастера Жака»).

Очевидное взаимовлияние наблюдается между пиринейскими зодчими и клюнийскими, прибыв­шими к дороге апостола позже, причем взаимообмен происходит в системах, приемах, орнаментике.

Помимо монограммы Христа, Жаки оставляли на камнях многочисленные знаки. На отдельных памятниках такими знаками помечены все камни, особенно на здании самого собора в Сантьяго-де-Компостела, где они высечены очень глубоко.

Все эти знаки встречаются и в петроглифах неолитических скал Галисии, причем не только такие простые, как крест или стрела, но и гораздо более сложные.

Возможно, речь идет о продолжавшейся тыся­челетия передаче постоянно повторявшихся знаков посвященных?

Связанные древней традицией, Жаки остаются в стороне от организованной массы христианских паломников, идущих в Компостелу. Их религиоз­ные и философские воззрения, обряды, без сомне­ния, «маргинальны», подвижны, секретны… Они остаются и вне покровительства клира, кроме, пожалуй, одного лишь ордена тамплиеров. Со своими тайнами, непохожим на других образом жизни и мыслей они тяготеют к обособлению даже мест своего обитания.

Орден святого Бе­недикта — по преимущест­ву орден зод­чих и земле­дельцев. До­брая часть его членов состо­яла из камен­щиков, рез­чиков по камню и плотников. Постоянное и совместное учение при­вело этих каменотесов, плотников и каменщиков

к архитектуре и к философии зодчества. Точно так же монахи-земледельцы пришли к другому под­линному искусству: алхимии.

В рядах ордена было также немало музыкантов, в его школах изучались семь основных наук и многие ремесла.

Именно тогда монахи, а также светские братья, новообращенные и рабочие, связанные с орденом, составили крупнейшую из когда-либо существо­вавших организацию по строительству монастырей и церквей.

Возводимые ею сооружения выполнялись на высоком научно-философском уровне с примене­нием широкого сочетания римских строительных методов (римляне были замечательными строите­лями мостов), григорианских ритмов, византий­ской декоративной символики и платоновской философии. Добавим, что когда аббат Витица из Аньяна, в Восточных Пиренеях, добился слияния с орденом святого Колумбана, бенедиктинский мир обогатился друидической философией, несомнен­но, составлявшей основу всего знания Жаков. Именно к периоду этого слияния и относится «находка» могилы апостола Иакова в западной оконечности Галисии… И если нельзя с полной уверенностью утверждать, что обновленный уже в VIII веке Бенедиктом Аньянским орден стал ини­циатором этой находки, он, как минимум, немало способствовал созданию легенды.

С какой целью? Иаков был всего лишь одним из апостолов, и во Франции да и вообще на Западе было достаточно реликвий и псевдореликвий для «организации» любых паломнических путей, в них действительно не было недостатка; поэтому следует

признать, что Бенедиктин­ский орден как орден строителей интересовала сама дорога.

Почему? Для прида­ния соору­жениям оп­ределенного стиля? Или для того, чтобы на­править мо­нахов, ново­обращенных и рабочих третьего ор­дена на путь посвяще­ния?

Я склоняюсь к последнему варианту. В рам­ках ордена клюнийские мастера составляли свое­образное братство зодчих. Не могу с точностью сказать, что обретали странники на пути в Компостелу и в конце его, но бесспорно, что начиная с XI века, когда клюнийские каменщи­ки появились на дороге апостола Иакова, что-то изменилось в самом бенедиктинском зодчестве. Не только упрочилась его техника, но сами строения «запели». Был найден ритм, и матема­тический анализ некоторых клюнийских роман­ских зданий мог бы принести немало удивитель­ных открытий.

Через Клюни христианский мир примиряется с тысячелетней традицией, и странствование клю­нийских зодчих к инициации дает результаты, превосходящие вклад мосарабского стиля на пути апостола Иакова: достигается гармония, созвучная космосу…

…Эти мастера, окончившие свое «странствие», жили в уединении и служили опорой тем, кто стремился к посвящению.