Предисловие и перевод с французского Юрия Стефанова

Фальшивомонетчик и блудница, или Бесславная гибель рубля

Почти в самом конце первой части «Божественной комедии» Данте описывает своего рода «преисподнюю в преисподней», которая в его поэме называется «Злыми щелями». В десятой, самой последней из этих щелей, томятся фальшивомонетчики и лжеалхимики: им уготовано возмездие, несравнимое с тем, которое тяготеет, например, над убийцами, содомитами и лихоимцами, не говоря уже о нарушителях супружеской верности.

Сходный удел назначен в «Злых щелях» только подбельщикам слов, то есть лжецам и клятвопреступникам, иначе говоря, поэт уравнивает между собой объекты их посягательств: золотую монету и того, о котором сказано: «Бог. бе Слово» (Ин I: 1). «Уравнение» и в самом деле рискованное: ведь мы привыкли именовать деньги «презренным металлом», а то и — с нелегкой руки Максима Горького — «желтым дьяволом».

Но всегда ли это было так? Нумизматика подтверждает, что изначально к деньгам прилагался совсем иной эпитет: в книге «Исход» (3:13) главная монетная единица Израиля называется «сиклем священным». На аверсе серебряного сикля эпохи Симона Маккавея (143 г. до Р.Х.) отчеканено изображение священной чаши, на реверсе выбиты слова «Святой Иерусалим». Кстати сказать, и на теперешних израильских монетах изображаются священные предметы — храмовый седьмисвещник и арфа царя — псалмопевца Давида. И так, разумеется, обстояло дело не в одном только Израиле. На афинских монетах чеканилась сова, символ богини Афины, покровительницы этого города, на элейско-олимпийских — голова Зевса, на сиракузских тетрадрахмах — лицо Артемиды. Косвенным образом знаменитый евангельский «динарий кесаря» отождествляет в себе имперское и божественное значение: «кесарю кесарево, а Божие Богу»(Мф 23:21). Особенно интересны в этом смысле монеты старого Китая: круглые по форме, они имеют посередине квадратное отверстие, рядом с которым можно про-честь имя того или иного владыки Поднебесной империи. В целом такая монета служила не только мерилом чисто денежной ценности, но и символом «Великой Триады»: круг — это Небо, квадрат — Земля, надпись же напоминает о Вселенском Человеке, то есть императоре, осуществляющем связь между двумя этими космическими понятиями, словом, это образ мироздания в миниатюре. Св.Клемент Александрийский пишет в своих «Строматах», что подлинная и фальшивая монеты сопоставимы со словами и действиями, сообразными со Святым Духом и верой или направленными против них. Из всего этого нетрудно заключить, что посягательство на пробу монеты в известном смысле равнозначно хуле на Духа Святого: «всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится…» (Мф 12:31).

Возвращаясь к одному из эпизодов «Божественной комедии», можно теперь уразуметь, по какой причине поэт поместил лжецов и фальшивомонетчиков почти на самом дне адской воронки: ниже мучаются только мятежные гиганты — Немврод, Бриарей и прочие богоборцы, а еще глубже — в ледяной Джудекке, названной так по имени Иуды, — казнятся изменники и предатели во главе с Люцифером. Но вот что с первого взгляда непонятно: почему среди фальшивомонетчиков не упомянут король Филипп IV Красивый — ведь в других местах поэмы он назван «французским злодеем», «поддельщиком металла» и «новым Пилатом», который «в храм вторгает хищные ветрила». Речь здесь идет не о храме как таковом, а об ордене тамплиеров-храмовников, чья главная резиденция находилась на месте разрушенного Иерусалимского храма. Дело в том, что, стремясь поправить свое финансовое положение, Филипп IV последовательно осуществлял порчу монеты, то есть являлся фальшивомонетчиком в масштабе Франции, а может быть, и всей Европы. Разве сравнится с ним какой-нибудь «Капоккьо, тот, кто в мире суеты / Алхимией подделывал металлы?». Вот почему Данте приравнивает этого короля к только что упомянутым узникам «Колодца гигантов», изображая его в XXXII песне « Чистилища» в виде исполина, которому поручен присмотр за восседающей на апокалиптическом драконе «наглой блудницей»: в ней некоторые комментаторы видят погрязший в грехах папский престол…

Рене Генон, уже известный читателям «Урании» по его статье «Земля Солнца» (1997, №1), в нескольких своих работах касается этой триединой темы: тамплиерство — подделка монеты, ее «вырождение» — и неприглядная роль Филиппа IV в уничтожении этой таинственной организации и выпуске «порченой» монеты, равнозначном, как мы видели, тягчайшему из грехов — хуле на Духа Святого. Публикуемая в данном номере глава из книги Рене Генона «Царство количества и знамения времени» говорит о том, что тамплиеры помимо прочего могли осуществлять контроль над соблюдением положенной валютной пробы и были, образно выражаясь, «костью в горле» венценосного фальшивомонетчика (напомню, что заурядным «мастерам» такого пошиба, пойманным с поличным, заливали в глотку расплавленный свинец). Король сумел расправиться с неугодной ему традиционной организацией, «цветом рыцарства», защищавшего Святую Землю и поддерживавшего во всей Западной Европе основы сакральной власти и сакральной роли денег. «Обмирщение» всего сущего, подчеркивает Генон, не могло не последовать за «обмирщением» монетарной системы; то и другое происходит в сегодняшней России и прямо у нас на глазах, даром что теперешний обесцененный рубль (на него нельзя купить ровным счетом ничего) как бы в насмешку украшен изображением двуглавого орла, символом нераздельной слиянности божественного и человеческого, напоминанием о былом сосуществовании мирской власти и духовного владычества. Генон пишет о грядущем «исчезновении денег», ставших ненужными даже в их «материальном назначении». ДЛЯ нас это пророчество — уже свершившийся факт: рубль «изжил себя»; священный двуглавый орел растерзан заокеанским белоголовым орланом; две вертикальных палочки с загогулиной поверх них сбили остатки спеси с некогда гордой птицы и фактически придушили ее в прямом смысле этого слова.

В прежнее время по поводу этого печального факта можно было сказать: «Non plus ultra», «дальше некуда», но теперь в эпоху «беспредела», даже это «крылатое» латинское выражение утратило всякий смысл. Вдумаемся в горькую реплику Генона из его статьи «О двух Иоаннах»: на старинных испанских монетах можно видеть изображение Геркулесовых столпов, соединенных между собой перевязью, на которой начертан девиз: «Non plus ultra». И вот любопытный факт, малоизвестный и приводимый нами в качестве курьеза: именно от этого изображения происходит американский знак доллара. Однако в последнем случае максимум значения был придан перевязи, которая первоначально являлась лишь малозначительной деталью, а впоследствии превратилась в латинскую букву «S», чью форму она имела лишь приблизительно, тогда как две колонны, составляющие основной элемент, оказались сведенными к двум тонким вертикальным черточкам <…> Подробность, окрашенная некоторой иронией, потому что именно «открытие Америки» в действительности упразднило древнее географическое значение девиза «Non plus ultra».

И в заключение еще строки из «Божественной комедии»: «Там узрят, как над Сеной жизнь скудна / С тех пор, как стал поддельщиком металла / Тот, кто умрет от шкуры кабана».

В этих строках содержится пророчество о гибели короля Фитппа, которого Жак де Моле, гроссмейстер тамплиерского ордена, восходя на костер, призвал в том же году предстать вместе с ним на Божий суд. Так оно и случилось: король-фальшивомонетчик в скором времени погиб на охоте, запоротый вепрем, а какая участь ожидала его в посмертии — мы уже знаем, чего нельзя сказать о загробной доле наших теперешних «поддельщиков металла». Но то, что теперь «жизнь скудна» не только над Сеной, но и над Москвой-рекой, очевидно для всех, не исключая и духовных слепцов.

Юрий Стефанов

***

Дойдя до этого пункта нашего изложения, нам следует немного уклониться в сторону, хотя бы вскользь коснувшись довольно частного вопроса, который, однако, является ярким примером, вытекающим из концепции так называемой «повседневной жизни», и одновременно — замечательной «иллюстрацией» того, как эта «жизнь» связана с исключительно количественным взглядом на вещи; рассмотрение данной связи и составляет основной предмет нашего исследования. Вопрос, о котором пойдет речь, касается денег: если обсуждать его с чисто «экономической» точки зрения, как это обычно сейчас и делается, то может показаться, что они почти полностью принадлежат «царству количества». Но будь оно и в самом деле так, нам не стоило бы останавливаться на данном вопросе, поскольку эта роль денег в современном обществе известна всем и каждому. Истина, однако, состоит в том, что «экономическая» точка зрения и присущая ей чисто количественная концепция денег сами по себе являются результатом вырождения, причем достаточно недавним, — ведь изначально деньги обладали совершенно иным характером и некой качественной ценностью, сохранявшейся вплоть до недавних пор, сколь бы это ни показалось удивительным большинству наших современников.

Всякий, «имеющий глаза, чтобы видеть», может убедиться в том, что древние монеты были сплошь покрыты традиционными символами, особенно такими, которые содержали в себе глубочайший смысл. Это отчетливо видно на примере кельтских монет, символика которых может быть объяснена только в соотношении с теоретическими познаниями друидов, что предполагает их прямое воздействие на эту область. А то, что верно по отношению к кельтам, верно и для других древних народов, учитывая, разумеется, особенности их традиционных организаций. Все это говорит об отсутствии чисто мирской точки зрения на деньги в строго традиционных обществах: там, где существовала монета, она не могла считаться мирской вещью, какой она стала впоследствии. Будь она таковой, как можно было бы объяснить роль «духовного влияния» в этих обществах — ведь оно не имеет ничего общего с влиянием светским. И как можно было бы осмыслить тот факт, что различные традиции говорят о деньгах, как о чем-то отмеченном «духовным влиянием», которое может действенно проявиться посредством символов, составляющих его «основание»? Добавим, что вплоть до последнего времени следы этого понятия сохранялись в религиозных девизах, украшавших монеты: не имея прежнего символического значения, они тем не менее служили хотя бы напоминанием о традиционной идее, отныне уже в той или иной степени непонятной. В некоторых странах эти девизы были мало-помалу сдвинуты ближе к краю монеты, к ее «гуртику», а вслед за тем полностью исчезли, поскольку сам смысл их существования утратился с тех пор, как монета выродилась в «денежный знак» исключительно «материального» и количественного порядка.

Контроль духовной власти над монетной системой осуществлялся не только в античности; есть много признаков того, что в западном мире он существовал до конца средневековья, то есть до тех пор, пока этот мир сохранял черты традиционной цивилизации. Иначе никак не поддается объяснению тот факт, что некоторые правители тогдашней эпохи обвинялись в «порче монеты»; если их современники считали это преступлением, значит, представители светской власти не имели полного права чеканить монету и, обесценивая ее по собственному произволу, превышали права, признаваемые за мирскими владыками.*

В любом другом случае такое обвинение было бы лишено смысла; монетная проба имела бы тогда чисто условное значение, да и вообще было бы безразлично, чеканят ли монету из какого угодно металла или заменяют ее простой бумагой, как оно сплошь да рядом делается теперь, — ведь это не помешало бы «материальному» использованию денег. Следовательно, в те времена должно было существовать нечто, относящееся к иному — и высшему — порядку, ибо лишь в таком случае подделка монеты могла считаться тяжким преступлением, способным пошатнуть устои королевской власти: ведь действуя таким образом, эта власть как бы присваивала себе прерогативы власти духовной, которая, по сути вещей, является единственным источником всякой законности. Отсюда явствует, что эти факты, недостаточно осмысленные горе-теоретиками от истории, явно указывают, что денежный вопрос в античности и средневековье обладал особенностями, которые совершенно выпадают из поля зрения наших современников.

Здесь, стало быть, произошло то, что обычно так или иначе случается со всеми вещами, играющими ту или иную роль в человеческой жизни: они исподволь утрачивают свой «священный» или традиционный характер, да и сама эта «жизнь» целиком и полностью обмирщается, сводясь к низменной «повседневности». В то же время на примере денег отчетливо видно, что эта «профанизация» — да простится мне подобный неологизм — совершается путем целенаправленного принижения всех вещей до чисто «количественного» уровня. Мы опустились до того, что уже неспособны понять, как это деньги могут представлять из себя нечто иное, нежели отражение количественности в самом неприглядном ее виде. Этот пример особенно ясен, потому что в некотором роде доведен до придела, но его нельзя назвать единственным: он только подчеркивает постоянное сужение наших духовных горизонтов вследствие ограниченной, мирской точки зрения на жизнь. То, что мы говорили выше об исключительно количественном характере современной промышленности и связанных с нею других областях человеческой деятельности, позволяет понять суть этого суждения. Окружая человека продуктами этой промышленности, закрывая ему глаза на все остальное кроме, может быть, кое-каких музейных диковинок, ни имеющих никакого отношения к реальной жизни и никак на нее не влияющих, современная цивилизация вынуждает его замыкаться в тесном круге «повседневности» словно в тюрьме. В традиционной же цивилизации, напротив, каждая вещь, помимо своего прямого предназначения, могла использоваться и как «подспорье» для медитации, связывающей человека с высшими силами, превосходящими его телесную модальность, и помогающей ему достичь более возвышенных состояний, — ведь созданная в традиционном обществе вещь вовсе не была «мертвой», каковыми считаются теперь даже «произведения искусства». Какая пропасть лежит между этими двумя взглядами на смысл человеческой жизни!

Это качественное вырождение всех вещей неотъемлемо от вырождения денег: мы дошли уже до того, обычно «уважаем» вещь за ее цену, понимаемую и исключительно как «число», «сумма» или количественное денежное «достоинство»: большинство наших современников судит о той или иной вещи, исходя лишь того, сколько она стоит. Мы специально выделили слово «уважаем», поскольку в нем содержится двойной смысл — количественный и качественный: первый из них сегодня утрачен или — что ничуть не лучше -сводится ко второму: теперь цена стала мерилом «уважения» не только вещи, но и человека**.

Вполне естественно, что то же самое произошло с понятием ценность, на котором основывается смехотворное заблуждение некоторых современных философов, додумавшихся до выражения «философия ценностей», чтобы обозначить свои мудрствования, суть которых сводится к тому, что все вещи, чем бы они ни были, поддаются количественному истолкованию и нумерическому выражению. «Морализм» этих философов, составляющий, с другой стороны, основное поле их деятельности, тоже напрямую связан с количественной точкой зрения***.

Эти примеры также свидетельствуют, что вслед за вырождением вещей вырождается и язык: ведь в мире, где все стремится свестись к количественности, следует пользоваться языком, выражающим чисто количественные понятия.

Возвращаясь к более конкретной проблеме денег, добавим, что, с тех пор как они утратили всякое значение высшего порядка, сама их количественная ценность, которая на жаргоне «экономистов» назывная «покупательной способностью», без конца падает до такой степени, что близок час, когда нельзя будет говорить о «практическом» или «материальном» назначении денег: они сами собой исчезнут из человеческой жизни. Ничего странного в этом нет: будучи самым низшим аспектом любого существования, чистое количество в результате своей предельной редукции — а именно это и происходит с деньгами — стремится к настоящему самораспаду. Из этого явствует, как мы уже говорили, что иллюзорное благополучие «повседневной жизни» на самом деле является чем-то весьма хрупким. Далее мы увидим, что эта «жизнь» такова и во многих других отношениях. Непреложно одно: реальным завершением тяги людей и вещей к чистой количественности может быть лишь окончательное разложение существующего миропорядка.

*См. нашу работу «Духовное владычество и мирская власть», где мы специально останавливаемся на примере Филиппа IV Красивою и обосновываем возможность достаточно тесной связи между уничтожением ордена тамплиеров и подделкой монеты; это становится вполне понятным, если допустить, что этот Орден, помимо прочего, осуществлял духовный контроль в этой области. Не задерживаясь далее на данном вопросе, заметим лишь, что именно с тех пор начинается, на наш взгляд, современное отклонение от традиции.
** Американцы в этом смысле зашли так далеко, что привыкли говорить о человеке «он стоит столько-то», называя сумму, в которую укладывается его состояние. И еще они говорят не о том, чего он достиг в своих занятиях, а о том, насколько он «преуспел», напоминая тем самым о полном отождествлении человека с его барышами.
*** Эта «связь», впрочем, совсем не нова: она восходит к «арифметической морали» Бентама (конец XVIII в.).

Источник: Урания №4-97